Каникулы в Аризоне
Шрифт:
– Мог бы, – спокойно согласилась Пейдж. – А через неделю снова загремел бы в больницу.
– Знаешь что, я не инвалид и не хочу, чтобы со мной нянчились.
Пейдж посмотрела на него, и насмешливые искорки заплясали в ее глазах.
– Мы с тобой нянчимся, но не как с инвалидом, а как с капризным чадом, которое подвержено перепадам настроения и от которого можно ждать всяких штучек.
Она отпила еще глоток освежающего напитка, наблюдая за реакцией отца.
Он смотрел на нее, слегка оторопев:
Пейдж, которую
– Неужели я действительно так несносен?
– Представь. У меня лежат маленькие пациенты, которые гораздо более по-взрослому относятся к тому, что можно и чего нельзя после болезни. Не то что ты.
– Перепады настроения, говоришь?
– Вот-вот. Филип вздохнул.
– О'кей, буду вести себя хорошо.
– Никаких сверхусилий, па, просто чуть больше терпения. Поверь, мы все не меньше твоего хотим увидеть тебя снова в строю.
Он похлопал ее по руке.
– Ладно, матушка-гусыня, только, по-моему, Ты все-таки преувеличиваешь.
Пейдж сокрушенно посмотрела на него.
– Иногда лучше немного преувеличить. Ты напугал нас своим приступом, и мы не хотим, чтобы это повторилось.
– Аминь.
– О, я должна бежать. Мне надо проведать одного молодого человека. Он выписался три дня назад и взял с меня обещание, что я его навещу.
– А на ланч не останешься? Она взглянула на часы.
– Сегодня – никак. Перехвачу что-нибудь по дороге, а у тебя буду завтра. – Она встала. – Не хочешь ли, чтобы я принесла тебе раскраску и цветные карандаши?
Он запустил в нее диванной подушечкой.
– Странно, – сказала Пейдж, открывая стеклянную дверь. – Все мои пациенты обычно приходят в восторг от такого предложения.
.
Филип с нежностью смотрел ей вслед. Он сверх всякой меры гордился дочерью, и ему было все равно, что об этом думают люди. У них с Пейдж всегда были близкие отношения. Всегда, до недавнего времени.
Какое-то беспокойство поселилось в ней. Она отговаривалась тем, что много забот с клиникой, но там всегда было работы невпроворот, и она только расцветала от лихорадочного ритма жизни. Нет, тут было что-то другое.
Он с уверенностью мог бы сказать, что она плохо спит, к тому же она потеряла в весе. Конечно, она всегда была изящного телосложения, и калории сжигались в ней сами собой, но сейчас ее аппетит был практически на нуле.
Все эти перемены начались после вынужденных каникул в Аризоне, а Пейдж упорно уходила от расспросов о той неделе.
Филип не хотел выглядеть назойливым родителем. Он всегда гордился тем, что давал дочери свободу самой, без его нажима, принимать решения. Почему же ему так хотелось потребовать от нее объяснений по поводу ее нынешнего поведения, точно она трудный подросток?
Он беспокоился о ней не только как о любимой дочери, но и как о друге и партнере. Филип вдруг подумал, что если бы заметил подобные перемены в ком-то из своих партнеров или друзей, то, нисколько не колеблясь, усадил бы его и попытался выяснить, в чем дело. Друзья на то и друзья.
Когда Пейдж придет в следующий раз, он поговорит с ней по-дружески – может, как другу она ему откроется?
Безусловно, она нуждалась в помощи. Но у Филипа было сильное подозрение, что нужен ей сейчас не отец.
В конце августа солнце в Эль-Пасо такое же беспощадное, как в июле. Чувствуя, что волосы липнут ко лбу, Пейдж решила остановить машину и позавтракать не на ходу, а в тихом месте, с кондиционером.
Юный пациент порадовал ее своим состоянием, он успешно поправлялся после небольшой операции, и она была рада, что нашла время заглянуть к нему.
На перекрестке она увидела вывеску большого кафетерия и свернула. Может быть, богатый выбор заманчивых блюд возбудит наконец ее угасший аппетит?
Она вспомнила трапезы, которые делила с Хоком. Хок… Так или иначе все ее мысли возвращались к нему, к их общим дням. А он – думает ли хоть когда-нибудь о ней? Как бы ей хотелось избавиться от воспоминаний!
Но ей не повезло: не успела она найти уютный столик и приняться за еду, как именно Хок вошел в кафетерий в компании троих своих товарищей.
На всех них были яркие комбинезоны, и она сообразила, что кафетерий-то находится поблизости от аэропорта. Как же ее угораздило выбрать для еды именно это место?
Есть она не могла, но поедала глазами Хока, и все ее попытки забыть его обращались в прах. Четверо в комбинезонах смеялись и шутили между собой и с барменом за стойкой. Было видно: завсегдатаи.
Хок выглядел прекрасно. По крайней мере теперь ты знаешь, что он по тебе не сохнет.
Они прошли в другой конец зала, за свой стол. Пейдж затаив дух ждала, что Хок ее заметит. Нет, не заметил. Сел к ней в профиль, как бы затем, чтобы она получила возможность проверить свою теорию. Все эти несколько недель она пыталась убедить себя, что Хок выигрывал в ее глазах исключительно из-за того экзотического обрамления, в которое они попали. Глядя на него сейчас, она вынуждена была признать, что обрамление тут ни при чем: Хок был мучительно прекрасен и в банальном городском кафе.
Какие-то женщины подошли к его столику, Пейдж передернуло от улыбки, с которой Хок глядел на них, и она резко поднялась, оставив недопитым стакан чая со льдом.
Что бы он к ней ни испытывал, сейчас у него все прошло, и она смешна со своими трогательными воспоминаниями.
Решив не подходить и не здороваться, она, не оборачиваясь, заспешила к выходу. Им больше не о чем было говорить.
Хок заметил, что похожая на Пейдж женщина выходит из кафетерия, и не удивился: все эти дни Пейдж чудилась ему повсюду.