Каникулы в стране сказок
Шрифт:
— Юра! — сказала Зинка Фокина. (Вот странно! Раньше она всегда называла меня только по фамилии.) — Юра… Ну будь человеком!.. Ну исправь завтра двойку! Ну исправишь?
Она говорила со мной так, словно мы были в классе совсем одни. Словно рядом со мной не сидел мой лучший друг Костя Малинин.
— Фокина! — сказал я официальным голосом. — Если бы я был некультурный, я бы тебе сказал: «Не при-ста-вай!..»
Фокина (возмущенно). С тобой совершенно невозможно разговаривать по-человечески!
Я (хладнокровно).
Фокина (еще возмущенней). И не буду!
Я (еще хладнокровней). А сама разговариваешь!..
Фокина (возмущенней в тысячу раз). Потому что я хочу, чтобы ты стал че-лове-ком!
— А я что, не человек, что ли?
— Нет, Юра! — сказала Фокина серьезно. — Я хочу, чтобы ты стал человеком в полном смысле этого слова!
— А если я устал… Устал быть человеком! Тогда что?
— Как это устал? — спросила Фокина изумленным голосом.
— А вот так! Вот так! — возмущенно закричал я на Фокину. — Устал, и все! Устал быть человеком!.. Устал! В полном смысле этого слова!
Зинка Фокина так растерялась, что просто не знала, что мне сказать. Она стояла молча и только часто-часто моргала глазами. Я боялся, вдруг она разнюнится. Но Зинка не разнюнилась, а как-то вся переменилась и сказала:
— Ну, Баранкин! Знаешь, Баранкин!.. Все, Баранкин!.. — и вышла из класса.
А я снова остался сидеть за партой, молча сидеть и думать о том, как действительно я устал быть человеком… Уже устал… А впереди еще целая человеческая жизнь и такой тяжелый учебный год… А завтра еще такое тяжелое воскресенье!..
Событие пятое
Лопаты все-таки вручают…
И Мишка вот-вот появится
И вот то воскресенье наступило! На папином календаре число и буквы раскрашены веселой розовой краской. У всех ребят из нашего дома праздник. Идут кто в кино, кто на футбол, кто по своим личным делам, а мы сидим во дворе на лавочке и ждем Мишку Яковлева, чтобы начать с ним заниматься.
В будние дни учиться тоже небольшое удовольствие, но заниматься в выходной день, когда все отдыхают, — просто одно мучение. На дворе, как назло, замечательная погода. На небе ни облачка, а солнце греет совсем по-летнему.
С утра, когда я проснулся и выглянул на улицу, все небо было в тучах. За окном свистел ветер и срывал с деревьев желтые листья.
Я обрадовался. Думал, пойдет град с голубиное яйцо, Мишка побоится выйти на улицу, и наши занятия не состоятся. Если не град, то, может быть, ветер надует снег или дождь. Мишка с его характером, конечно, и в снег и в дождь притащится, зато в слякоть будет не так обидно сидеть дома и корпеть над учебниками. Пока я составлял в голове разные планы, все получилось наоборот. Тучи сначала превратились в облака, а потом совсем исчезли. А к приходу Кости Малинина погода вообще разгулялась, и теперь на дворе солнце и небо чистое-чистое. И воздух не шевелится. Тихо. Так тихо, что с березы, под которой мы сидим с Костей, даже перестали падать желтые листья.
— Эй вы, подберезовики! — раздался из окна нашей квартиры мамин голос. — Вы пойдете, в конце концов, заниматься или нет?
Этот вопрос она задавала нам пятый или шестой раз.
— Мы ждем Яковлева!
— А разве без Яковлева начать нельзя?
— Нельзя! — сказали мы с Костей в один голос и отвернулись от окошка и стали смотреть сквозь кусты акаций на калитку, из которой должен был появиться Мишка.
Но Мишки все не было. Вместо него за калиткой маячил, то и дело высовываясь из-за дерева, Алик Новиков. Он был, как всегда, весь увешан фотоаппаратами и всякими фотопринадлежностями. Я, конечно, не мог смотреть спокойно на этого шпиона и поэтому отвел взгляд в сторону.
— Воскресенье называется! — сказал я, стиснув зубы.
В это время к Алику подошла Зинка Фокина; на плече она несла четыре лопаты, под мышкой у нее была зажата какая-то картонная коробка, а в левой руке сачок для ловли бабочек.
Алик сфотографировал Зинку с лопатами на плече, и они вместе направились к нам. Я думал, что Алик взвалит теперь лопаты на свои плечи, но этого почему-то не случилось. Все четыре лопаты продолжала тащить Зинка Фокина, а Алик продолжал держаться обеими руками за фотоаппарат, который висел у него на шее.
— Эй вы, Фото-Граф, — сказал я Алику, когда они вместе с Зинкой приблизились к скамейке. — Кажется, эти лопаты вам не по плечу, Ваше Проявительство!
— Зато они будут по плечу вам с Костей, — сказал, ничуть не смутившись, Алик Новиков, наводя аппарат на нас с Костей. — И подпись: староста класса 3. Фокина торжественно вручает хозинвентарь своим соотечественникам…
Зинка Фокина прислонила лопаты к сиденью скамейки, а Алик Новиков щелкнул фотоаппаратом.
— Да, — сказал я, внимательно разглядывая лопаты. — Как в журнале «Костер» получается…
— Что это еще получается? — спросила меня Фокина.
— Загадочная картинка, — пояснил я.
— Понимаю, — сказал Алик, — где у этой лопаты ручка?
— Нет, — сказал я Алику. — Где мальчик, который будет работать этой лопатой?..
— Баранкин! — возмутилась Зинка Фокина. — Ты что, не собираешься сегодня озеленять школу?
— Почему это я не собираюсь? — ответил я Зинке. — Собираться я собираюсь… Только неизвестно, сколько времени я буду собираться…
— Баранкин, будь человеком! — сказала Фокина.
Она хотела сказать нам с Костей что-то еще, но раздумала, повернулась и с лопатой на плече молча зашагала по направлению к школе.
Алик Новиков снова занял свой пост у калитки за деревом. Костя помрачнел еще больше и уставился на лопаты; он смотрел на них как загипнотизированный, а я наоборот; я пытался на этот «инвентарь» не обращать никакого внимания. Стараясь изо всех сил казаться веселым, я стал смотреть на деревья, даже не догадываясь о том, что до невероятных, фантастических и, можно сказать, сверхъестественных событий, которые развернутся в нашем дворе, остается совсем немного времени…