Шрифт:
Арнольд Каштанов
Каньон-а-Шарон
Роман
Арнольд Львович Каштанов родился в Волгограде в 1938 году. Окончил Московский автомеханический институт. Много лет работал инженером-литейщиком на Минском тракторном и Минском автомобильном заводах.
Первая повесть А. Каштанова "Чего ты хочешь, парень" была напечатана в журнале "Неман" в 1966 году. В 70-80-е годы его повести и рассказы публиковались в журналах "Новый мир" и "Знамя", составили 5 книг прозы, были переведены на английский и немецкий языки. Написал несколько сценариев, по которым были поставлены кино- и телефильмы.
С 1991
1. Синяя "субара"
– Мама сказала "хара", - выкладывал Гай последние новости.
– Хорошо, - сказал я.
Нам нужно было перейти бульвар напротив "Макдоналдса", мы остановились у перехода. Машины на бульваре тоже остановились. И для нас, и для них горел красный. Они стояли в три ряда, в ближней к нам новенькой синей "субаре" сидел молодой араб.
– Как - хорошо?!
– взвился Гай.
– Гера, ты слышал, мама сказала "хара"!
"Хара" значит "дерьмо". Это из тех слов, которые нельзя говорить вслух, а мама сказала, и Гай, семилетний мыслитель, хотел понять, как надо к этому относиться. С логикой у него все в порядке: либо нельзя, либо можно. И пока это так, от него не отвяжешься. Кроме того, он пользовался случаем сказать слово, которое ему запрещают. Заладил и повторял:
– Мама сказала "хара". Мама сказала "хара". Мама...
– Кому?
– Не знаю. По телефону.
– Хорошо.
– А можно говорить "хорошо"?
– Почему же нельзя?
– Потому что там тоже есть "хара". "Хара-шо".
Загорелся зеленый для машин, они рванули, а араб в "субаре" медлил. Я увидел на сиденье рядом с ним сумку. Она была синяя, распертая от чего-то угловатого, и из нее торчали два белых проводка с блестящими медными концами, словно бы выдернутые из выключателя. Араб смотрел на Гая и не двигался, сзади него сигналили, и я увидел то, что сейчас произойдет: бросив руль, араб руками соединит проводки, и начиненная гвоздями бомба взорвется. Я загородил Гая и едва не оказался под "субарой". Араб наконец поехал, никого не взорвав. Досадуя на себя за дурацкую панику, я взял Гая за руку.
Мы шли в "Макдоналдс". Так повелось, что когда я забираю его из школы, то по пути домой покупаю в "Макдоналдсе" детский набор, к которому прилагается игрушка на выбор. В набор входят маленький гамбургер, кока-кола со льдом и кулечек чипсов размером со стакан. Кроме того, я покупаю мороженое. Для меня все это дорого, на такие деньги - двадцать два шекеля - мы с Ирой живем два дня, но она решила, что раз в неделю мы можем потратиться на внука.
В этот день ждали террористических актов, и все старались избегать людных мест, а "Макдоналдс" помещался у автобусной станции, в самой толчее, так что я с облегчением вздохнул, когда мы с Гаем из него вышли. С пакетом еды и какой-то синей меховой обезьянкой, выбранной Гаем, мы дошли до автобусной платформы и сели на скамейку. Гай задумчиво ел мороженое и вяло поинтересовался:
– Гера, ты Гера?
– Да, я Гера.
Он кивнул.
Приходилось относиться к этому, как к игре. Он очень умный для своих семи лет. Например, он не хочет быть солдатом,
– А где мой тик?
– вдруг спросил Гай.
Тик - это его школьный портфель. Я обомлел: мы забыли его в "Макдоналдсе"! Надо же было забыть сегодня, когда все ждут теракта и город наводнен полицейскими, высматривающими каждую оставленную сумку или пакет!
– Гай, ты посиди здесь, я сбегаю, а то его взорвут!
Я помчался назад. Не прошло и пяти минут, как я оставил портфель, а в дверях закусочной уже стоял полицейский, и оттуда выводили посетителей. Зал и сверкающая полированным металлом подсобка опустели. Парни в фирменных шапочках ждали взрывающего робота и радовались передышке в работе. Второй полицейский караулил портфель Гая.
– Твой?
– Мой, я очень сожалею...
Уже не слушая, он отменял по телефону тревогу. Я не успел дойти до двери, как зал был снова полон, люди возвращались к оставленной на столах еде. Лишь какая-то коренастая тетка с ненавистью бросила мне:
– Это непорядок! Это непорядок!
На иврите это почти проклятие.
Гая на скамейке не было: он принял за меня какого-то дядьку в очках, мчался за ним вдоль крытой галереи и кричал ему:
– Гера!
– Гай, я что, похож на этого дядьку?
– Нет.
– Что ж ты бежал за ним?
– Я думал, это ты.
– Значит, я похож?
– Нет, Гера, ты не похож, но я думал, что это ты.
Взрыв раздался так близко, что заложило уши, и непонятно было, с какой стороны грохнуло. Я обернулся в сторону "Макдоналдса", но, судя по тому, куда бежали люди, это случилось в противоположной стороне, у каньона[1] а-Шарон[2]. Я вспомнил про "субару". Если террористом был тот араб, то виноватым оказывался я: видел же сумку, видел номер машины - должен был немедленно сообщить! Теперь уже было поздно. Подошел наш автобус, мы с Гаем забрались в него вслед за девчатами в военной форме. У одной за спиной был автомат, другая держала в руке длинную снайперскую винтовку. Автобус едва продвигался в пробке на узких улочках. Прошло полчаса, а он не преодолел и двухсот метров. Перед каньоном мы увидели густую толпу, полицейских, полосатую ленту оцепления, носилки с ранеными, "амбулансы", которые один за другим разворачивались и, гудя сиренами, мчались по встречной полосе в больницу Ланиадо.
[1] Торговый центр (ивр.). Здесь и далее в сносках дается перевод ивритских слов, вошедших в обыденную русскоязычную речь современного Израиля, - автор. [2] Географическое название местности, где расположена Нетания.
– Эбенемат, - сказал водитель.
Я старался, чтобы Гай не смотрел в сторону взрыва. Он, как будто, не замечал ничего, не задавал вопросов, играл с обезьянкой, что-то бормотал под нос.
Девушки выходили на первой остановке - у каньона. Я увидел оставленные на сиденье какие-то накладные пластины из вороненой стали, крикнул: