Кантига о Марии Бланке, нашедшей себя в посмертии

Данная книга является переводом одной из самых странных букинистических находок начала XXI века. Несмотря на десятки научных статей, посвященных этому необычному документу, до сих пор мы не можем с точностью утверждать, является ли он одним из величайших открытий в истории или гениальной подделкой.

Как известно, это удивительное издание, написанное на существовавшем до XIV–XV в. и исчезнувшем ныне галисийско-португальском языке, в прекрасном состоянии, отпечатанное высокой печатью и с раскрашенными вручную иллюстрациями, было завещано коллекционером Фернандо Идальго де ла Серда Национальной библиотеке Испании незадолго до его смерти. Его предыдущее нахождение неизвестно; на форзаце книги указано, что она отпечатана «por orden del Gran Sennor el Rey Alfonso XI en el a~no 1340 de la Era» [1] – иными словами,

в 1302 году, более чем за сотню лет до появления первого печатного станка Гуттенберга, и при короле, тогда не существовавшем (по общепринятым историческим данным в этот момент Кастилией правит Фернандо IV, сын Санчо IV Храброго). Считать ли это опечаткой, свидетельством огромного провала в наших исторических знаниях или сознательной мистификацией?

Книга отпечатана на бумаге – и это как раз не удивительно, так как бумажные фабрики появляются в христианской Испании уже в 1150 году, а на арабских территориях и того ранее; радиоуглеродный метод позволил датировать органический материал (бумагу и чернила) самым концом XIII- началом XIV-го века, что является аргументом в пользу ее подлинности.

Еще более странные результаты дал анализ пыльцы. Палинологическое исследование страниц и переплета книги позволило однозначно выделить пыльцевую зону, характерную для севера Иберийского полуострова в XIII–XIV веках (что косвенно, опять же, говорит о ее аутентичности), но пыльца более поздних периодов (вплоть до самого конца XX века) отсутствует, словно книга лежала все это время в герметичном хранилище или была перенесена из четырнадцатого века прямиком в конец двадцатого.

Но самой большой загадкой из всех является, пожалуй, содержание этого фолианта. В нем с документальной точностью рассказывается о событиях, которых просто не могло быть; в рамках этих событий появление противоречивой надписи на форзаце кажется не только логичным, но, пожалуй, наименьшим из удивительных несовпадений с той историей, которую мы знаем.

Надеюсь, данный перевод даст возможность составить собственное мнение об этом странном документе русскоязычному читателю.

Европейское Средневековье – эпоха, до сих пор полная загадок для исследователей. От этого времени нас отделяет относительно небольшой промежуток – по сравнению, скажем, с древним Египтом или Римом. Изучены десятки тысяч документов, материальных памятников, устных преданий – и тем не менее, мы так же далеки от понимания многих фактов, как и раньше. Вероятно, ошибка современного исследователя зачастую в том, что он пытается подходить к тому времени с точки зрения нынешнего мировосприятия и мышления; но было другим не только время – люди и мир вокруг них жил тогда по иным законам, в чем-то столь же недостижимых для нас, как современный смартфон для обывателя XIII века. И вполне возможно, Гомункулусы, знающие ответы на все вопросы, всемогущие ведьмы, философский камень и явления Богоматери – это такая же реальность, как компьютеры и высокоскоростные поезда…

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Я, Божией волею насельница монастыря Лас Уэльгас, прозванная в миру Мария Бланка Ла Гальега, пишу эти строки, отражающие смятения грешной души моей, в назидание иным читателям и в поддержку тем, кто, как и я, оказался во власти странного морока, который философы и агиографы грядущих веков, прозванные «писателями», назовут «путешествием во времени».

Не знаю, является ли пережитое мною истиной или грешным наваждением, но благословение его Святейшества Иоанна XXI на написание этой книги дает мне смелость изложить все, что осталось в памяти моей, и оставить читателям судить о том, было ли это безумством или истиной.

Я родилась в стране, описать которую мне слишком трудно, ибо здесь, в обычной жизни, нет ни слов, ни идей для всего того, что наполняло существование в ней. Это была страна, полная чудес и дьявольских соблазнов, яркая, удобная и привлекательная, как медовый леденец на ярмарке. Беспечный мир без той боли, что мы встречаем тут, без многих известных нам болезней, войн – но и без цели, без стези, без радости преодоления, без подвига и без величия. Иными словами, край пустой жизни, лишенной счастья и горя, подобный Лимбу, в который уходят души некрещеных младенцев.

Надо сказать, что в той стране знают, как живем мы, и считают, что мы – это прошлое, а они – будущее; они, глупцы, верят, что живут в XXI веке Эры (точнее,

от Рождества Христова, ибо ведут они отсчет от него, а не от Pax Romana). Но по здравому размышлению (а я многие годы здесь думала об этом и спрашивала мнения ученых мужей) я пришла к выводу, что так называемое «будущее» – это всего лишь место, которое Бог еще не закончил созидать. Не жизнь и не смерть, не ад и не рай – набросок, в котором души, не готовые к рождению, грезят о том, что живут.

Я прожила в той стране долгий срок – сорок лет, прелюбодействовала (увы, мне казалось, что любила!) и вступала в брак, пыталась выучиться чему-то, что казалось в том краю важным, единственный раз стала матерью и родила дочь. Но ничего из того, чем можно гордиться, не сделала, и не нашла своего места; и по законам морока, владеющего тем краем, казалась себе еще молодой, и судьба моя, как думалось тогда, была еще вся впереди.

Но потом я заболела страшной болезнью – одной из немногих, которую там не умели лечить и которая приносила страдания и смерть. На смертном одре, в окружении лекарей, ко мне пришло что-то вроде прозрения; оглядываясь назад, я лишь молилась о том, чтобы жизнь моя не оказалась бессмысленной и мне было позволено великим чудом и милостью Божией как-то исправить пустоту своего бытия. И было мне послано такое чудо. Ангел Божий на смертном одре принял душу мою и перенес в настоящую жизнь; но не сразу я поняла это, и не сразу смогла жить здесь.

В книге этой я попробую изложить произошедшее со мной без утайки. В некоторых обстоятельствах, рассказанных мне позднее другими людьми или выяснившихся по-другому, я не могу быть до конца уверена, но тогда скажу «так говорили мне» или «мне казалось». Иногда я не знаю, говорить о себе «я» или «она», и где в этом мире «я» и где «она», ибо душа каждого из нас – это одновременно лицо и зеркало; мы понимаем, что живем, только пока видим собственное отражение, и отражение порождает нас так же, как мы – его. Мне посчастливилось узнать свое отражение в другой душе, заключенной в одном теле со мною, и в этом было, пожалуй, мое самое большое счастье и самая большая беда.

Придя в этот мир, волей или неволей я изменила его, и значит, того «будущего», которое грезилось мне до появления здесь, уже не существует. Новые пути и новые возможности ждут нас. Мы – карлики, стоящие на плечах гигантов, как писал досточтимый Бернардо де Шартрез, но, быть может, когда-нибудь гиганты и святые вновь придут на эту землю. И хочется верить, что жизнь моя здесь тоже способствовала этому приходу.

… Я очнулась от страшного холода. Ноги и руки уже почти не ощущались, тело ломило болью, трясло и одновременно хотелось свернуться клубочком и спать. Уснуть – это я понимала – означало умереть. Где-то, в глубине сознания я помнила, что, вполне возможно, и так уже мертва, что на самом деле лежу в больнице, в комнате с отоплением и одеялом и (увы) с четвертой стадией рака, и что все происходящее вокруг – просто сон или предсмертный бред. Но холод продирал до костей, мучил, не давал прийти в себя. Поэтому я с трудом поднялась на ничего не чувствующие ноги, начала тереть их запястьями, так как кисти уже совсем не ощущались. Ноги были словно не мои – грязные, маленькие и очень худые, как в детстве. Это тоже было частью бреда.

Я сделала шаг. Еще. Еще. Мутное сознание удивилось пейзажу – полное отсутствие шоссе, столбов и других признаков человеческого мира, низкие оливы, полупустыня, холмы на горизонте, разбитая грунтовая дорога, слегка припорошенная чахлым снегом, замерзшая грязь. На мне были какие-то лохмотья, ноги обуты во что-то странное, грязное и явно не по погоде.

Дорога – жизнь, подумалось мне. Дойти бы до дороги, там кто-нибудь проедет, кто-нибудь должен помочь. Подумалось еще, что если удастся дойти до дороги и если я еще жива – мое тело там, в больнице, может быть, тоже победит болезнь.

Шаг. Еще шаг. Насыпь, разбитая колея. Только не останавливаться. Я побрела вдоль колеи, вглядываясь в быстро сгущающиеся сумерки; только бы обнаружили до темноты. Тело уже не болело, не чувствовалось, я шла на каком-то животном инстинкте, заставлявшем бороться до последнего. Если бы я в этот момент была окружена врачами, в сознании, то давно бы расслабилась, скользнула бы в небытие, но тут не было никаких посредников между мною и смертью, и пришлось принимать бой, не высчитывая шансов и выигрышей.

Где-то вдалеке на дороге послышался то ли колокольчик, то ли перестук копыт. Черная движущаяся точка была неразличима на фоне таких же черных олив и серого неба, но означала маленький шанс на спасение, и я закричала изо всех сил. Из груди вырвался сдавленный хрип – голосовые связки застужены. Не услышит! Серые мушки полетели перед глазами и послышался гул в ушах, как в палате реанимации за несколько часов до этого. И эту битву я, похоже, проиграла. Собственное тело оказалось где-то внизу, чужое, словно сквозь пелену, ужасно маленькое и худое, не тело даже, тельце – я не узнавала его… и перед тем, как окончательно провалиться в черную трубу, я успела увидеть, как это тельце рухнуло на дорогу, а где-то вдалеке старик, словно почувствовавший что-то, напряженно повернул голову в мою сторону и стал понукать своего осла.