Канун Рагнарёка
Шрифт:
– А вот это уже нехорошо, – качнул головой, отложив перо в сторону, Альберт. – Он явно опасен.
– Он психопат… Даже у Мельхиора в голове тихий дом и его дети. А этот… Это просто безумие! – замотала головой уже девочка.
– И оно движется прямо на нас, – заметил с серьёзным лицом ей отец. – Кроненгарда нужно остановить любой ценой, принцесса. Неважно, сколько невинных жертв падёт в этой схватке. Воины, горожане, чародеи, священники… Надо найти способ его уничтожить.
– Его что-то питает. Сама тьма, меч-артефакт, я толком не поняла. Там колоссальный источник энергии. Мне казалось,
– Попробуй установить местоположение. Я пошлю туда лучших убийц. Его во сне и наяву будут преследовать, он не уйдёт. Главное – будь осторожна, – взял Альберт девочку за руку. – Я бы никогда не послал свою дочь на смертельно опасное задание, не будучи уверен, что она справится и выживет. Побудь сегодня на солнышке, часы нужно подзаряжать.
– Некогда мне загорать, да и не лето давно, – с серьёзным видом отдёрнула руку та.
– Зима приближается. Чёрное суровое время. Его надо пережить и преодолеть. Творец не оставит нас, но на бога надейся, а сам не плошай. Помнишь такую поговорку? – поинтересовался посол.
– Да, папочка, – ответила Анфиса ему.
– Чудно-чудно, – с улыбкой сложил он пальцы рук домиком. – Мессир Дамиан сегодня нас покинет. За ним из столицы должен, наконец, явиться сопровождающий, чтобы отвести гостя в Селестию.
– Жалко, – отметила девочка, явно взгрустнув. – С ним интересно, и он единственный, кто сообщал ценные сведения о некроманте.
– Так уж случилось, что из наших никто с ним не сталкивался, – пожал Альберт плечами. – Быть может, доклад императору навеет тому какие-то мысли.
– А дядя Квинт? – поинтересовалась Анфиса.
– Сейчас где-то в Лонгшире, – ответил посол. – Мы оттуда с тобой уехали, а он дальше остался вести дела и путешествовать по городам. Его миссия для церкви очень важна. И, кто знает, может, важна окажется и для всей Империи в целом. Я всегда говорил, лучше не захватывать силой, а порабощать хитростью. Земли эльфов уже несколько лет принимают идеи нашей религии. Вера в Творца там всё больше распространяется. Мы подготовим местных более не принимать эльфов и их культы.
– Надо разыскать Дамиана, – сообщила о своих планах девочка.
– Поднимемся-ка за ним, заодно свяжемся с архиепископом, давно не виделись, – не дописав письмо, поднялся Альберт из-за стола.
– Его спальня среди гостевых комнат общежития… На третьем этаже, чтобы вид был красивее, – припоминала Анфиса.
– О, нет. Дамиан ранняя пташка, это ты у нас соня, – коснулся посол волос дочери, зашагав рядом с ней прочь из кабинета. – Его разыскать можно только в одном месте.
При всех набожных качествах отца Дамиана, который буквально излучал истинную веру, соблюдал имперские церковные постулаты, проповедовал добродетели и сам старался им следовать, у пришлого из Гедельбурга священника была одна невероятная страсть. Непреодолимая жажда к крепким напиткам.
И, несмотря на то, что Квинтесберг был, в первую очередь, городом высокой духовной силы, здесь всё же был свой винный дом, а церковные служки как раз промышляли изготовлением алкоголя, продавая его бочками и бутылками в разные концы.
Винный дом представлял собой что-то среднее между храмом и забегаловкой. Здесь не было комнат для съёма, не поощрялись азартные игры, стояли алтари для молитв, пели хором церковные песни, готовили простую еду и, самое главное для отца Дамиана – престарелого худощавого мужчины со шрамом через левый глаз на лице, – наливали отличного крепкого вина.
– Всё причащаетесь? – иронично подметил Альберт, присаживаясь вместе с дочерью напротив гостя.
– Дегустирую по чуть-чуть церковные имперские вина, – ответил тот.
Старик в ничем не примечательной белой рясе, словно самый обычный деревенский монах. Даже не проповедник, кем он тоже являлся, будучи и мессиром, и чародеем, и святым отцом по церковному сану, а будто скромный служка с верёвочным поясом. Выразительным был лишь его нательный равносторонний крест из посеребрённого сплава с сапфиром по центру.
Голова вся в морщинах, худощавая, лысая, и только на самом затылке веером, словно павлиний хвост или серый костёр, торчали взъерошенные седые лохмы. Зрячим был только правый рыжевато-янтарный глаз. Левый был серым, с отметинами шрама на коже вверху и внизу косой чертой в память о чём-то ужасном, с чем он когда-то столкнулся.
– Близ Квинтесберга всегда было полно виноградников. Основной промысел многих горожан, – сообщил посол.
– Хороший товар позволяет церкви самой себя обеспечивать. Святая вода, свечи, молебники и кресты расходятся не столь хорошо, а вот винный промысел и в Вольных городах обеспечивает монастыри куском хлеба, – рассказывал Дамиан. – Да и подать прихожан помогает. Главное – держать высокие духовные устои у граждан, чтобы те ощущали в пожертвованиях свой долг, но делали это не нехотя, словно мы собираем налоги, а от душевной доброты и чистого сердца. Разделите хлеб с ближним, – надломил мужчина со шрамом свой поджаристый ароматный кусок, половину протянув послу. – Этому ведь учит Творец.
– Вы закусывайте, закусывайте, – отказался Альберт. – Взаимовыручка – это как раз по моей части, люблю, когда другие мне должны за оказанную услугу. Проблема товаров типа томиков мантр и крестов в том, что их покупают лишь раз. Свечи и вино, разумеется, дело другое. Настоящий доходный потенциал имеют те товары, в которых нуждаются и которые имеют столь неприятное свойство – кончаться. Сегодня должен прибыть ваш сопровождающий из столицы. В Селестии тоже отличные вина. По идее самые лучшие, но кто знает, нет ли от Квинта тайных указаний здесь приберегать нечто особое. В конце концов этот город – вотчина первосвященника, а не императора.
– Не терпится и с ним тоже увидеться, – кивнул одноглазый монах. – От вас я о нём много наслышан.
– Смотрите, – сложил Альберт пальцы рук домиком. – Лор де Рон, как бы сказать вам… милитарист. Он продвигает идею укрепления армий, финансирует гарнизоны, учебные манёвры, все последние десять лет в его голове одни завоевательные походы. Как бывший нунций, как друг архиепископа, я заверяю вас, что Творец учит не этому. Не святой войне против неверных. Сила – крайняя мера. Чаще ответная. Особенно после гибели старины Магнуса, – произнёс он размеренным тоном, отчего Анфиса рядом поёрзала.