Канун всех святых
Шрифт:
Творилось такое, что Том сказал:
— Боже ты мой, что творится!
— То ли еще будет, смотрите! — сказал Смерч.
Мало того, что Нотр-Дам взяли приступом разные чудища и жуткие рожи на паучьих ножках, хари и личины — теперь явились еще драконы, норовившие проглотить улепетывающих детишек, и киты, заглатывающие пророка Иону, и колесницы, битком набитые черепами и скелетами. Акробаты и воздушные гимнасты, изуродованные до неузнаваемости бесенятами, ковыляли, падали и застывали в причудливых
Всему этому аккомпанировали свиньи на арфах, поросята на флейтах-пикколо, собаки наяривали на волынках, так что сама музыка помогала колдовству, заманивая новые толпы уродцев на стены собора, где они навеки прилипали, приставали к крыше, обращаясь в камень.
Вот обезьянка пощипывает струны лиры, а там — трепыхается дева с рыбьим хвостом. Откуда ни возьмись прилетел сфинкс, сбросил крылья, стал наполовину женщиной, наполовину львом и улегся подремать на долгие века под высокими и гулкими колоколами.
— Ой, а это кто? — крикнул Том.
Смерч наклонился вниз и фыркнул:
— Это… да это же Грехи, ребятки! И разные неописуемые существа. Вон там, например, ползет Угрызение Совести.
Они посмотрели, как оно ползет. Оно ползло бойким червячком, очень ловко.
— Ну, — громко прошептал Смерч. — Пора. Рассаживайтесь. Дремлите. Засыпайте.
Стаи диковинных существ повернулись раза по три на месте, как злые собаки, и улеглись. Все чудовища утвердились как влитые. Все гримасы застыли в камне. Все вопли утихли.
Луна заливала светом, пятнала вырезными тенями химер и чудовищ Нотр-Дама.
— Ты понимаешь, что к чему, Том?
— А как же. Все древние боги, сны незапамятных времен, все кошмары темных веков, все старые позабытые выдумки подыхали от безработицы, а мы им дали работу. Мы их сюда вызвали! Мы их вызволили!
— И здесь они останутся на долгие века, верно?
— Верно!
Они переглянулись и заглянули через парапет.
Толпы зверей расселись на восточной зубчатой стене.
Стаи грехов — на западной стене.
Полчища кошмаров — на южной.
И мелкая россыпь несказанных пороков и падших добродетелей — на северной.
— Знаете, — заявил Том, гордясь плодом ночного строительства, — пожалуй, я бы не отказался пожить здесь.
Ветер негромко запел, вылетая из губ зверей, свистя в зубах, шурша в оскаленных клыках:
— Благодарсс-сс-сствуй…
Глава 17
— Иосафат, — сказал Том Скелтон, стоя на парапете. — Да мы вызвали сюда всех каменных грифонов и чертей. А вот Пифкин опять потерялся. Я подумал: а что, если свистнуть и ему?
Смерч расхохотался так, что из-под его капюшона словно раскаты грома загремели в ночи, а сухие кости застучали одна о другую.
— Ребятки! Оглянитесь вокруг! Он где-то здесь!
—
— Ту-ут, — уныло откликнулся далекий голосок.
Мальчишки едва не сломали себе спины, перевешиваясь через парапет, едва не свернули шеи, глядя вверх.
— Глядите, ищите, ребята, играйте в прятки!
Они искали и поневоле вновь восхитились причудливо вздыбленными черепицами собора, украшенными кошмарами, обрамленными неотразимо уродливыми, плененными камнем тварями.
Как разыскать Пифкина среди всех этих чудищ морских бездонных глубин, разинувших немые челюсти как бы для вечного вздоха, вечной жалобы? Где он затерялся среди этих чудесно выточенных бредовых видений, рожденных во чреве ночных кошмаров, чудовищ, высеченных древними землетрясениями, извергнутых из пасти взбесившихся и остывающих, застывающих каменными страшилищами и химерами вулканов?
— Я тут! — простонал далекий, еле слышный, знакомый голос.
Там, внизу, на карнизе, на половине высоты собора, мальчишки, щуря глаза, разглядели, кажется, единственное маленькое круглое лицо ангела-бесенка, узнали знакомые глаза, нос, лукавый и нежный рот.
— Пифкин!
С криком они сорвались и помчались вниз по лестницам и темным коридорам, пока не спустились к карнизу. Там, далеко в воздухе, на ветру, над узкой перекладиной, перекинутой через бездну, виднелось лицо, маленькое и такое прелестное на этом пиршестве уродств.
Том пошел первый, не глядя вниз, раскинув руки.
Ральф двинулся за ним. Остальные неуверенно пробирались следом.
— Осторожней, Том, не свались!
— Не свалюсь! Вот он, Пиф!
Это и вправду был он.
Стоя цепочкой прямо под каменной маской на вытянутой шее, под высунувшейся по пояс из камня горгульей, они не могли наглядеться на его благородный профиль, на неотразимый курносый нос, гладкие щеки, пышную шапку курчавившихся мрамором волос.
Пифкин.
— Пиф, чтоб ты лопнул, зачем ты туда забрался? — окликнул Том.
Пиф не отвечал.
Губы у него были высечены из камня.
— Да ну, это просто кусок камня — сказал Ральф. — Просто горгулья торчит здесь с незапамятных времен, смахивает на Пифкина, и все.
— Нет, я слышал его голос.
— Как это ты мог…
И тут ветер ответил на вопрос.
Он закружился вокруг высоких башен Нотр-Дама. Он засвистел флейтой в ушах горгулий, загудел волынкой в их разинутых ртах.
— Ахххх… — зашелестел голос Пифкина.
У мальчишек зашевелились волосы на затылке.
— Ооооо, — простонал каменный рот.
— Слушайте! Слышите? — завопил Ральф.
— Да тише ты! — оборвал его Том. — Пиф, а Пиф? Следующий раз, как задует ветер, скажи, как тебе помочь. Как тебя туда занесло? Как нам тебя оттуда снять?