Капитал
Шрифт:
Г-н Е. Ф. Сандерсон от фирмы Братья Сандерсон и К° сталелитейных, железопрокатных и кузнечных заводов в Аттерклиффе говорит по тому же вопросу следующее:
“Большие затруднения повлекло бы за собой воспрещение ночного труда подростков моложе 18 лет; главное затруднение в увеличении издержек, к которому по необходимости повела бы замена детского труда трудом взрослых мужчин. Я не могу сказать, во что обошлось бы это, но, вероятно, увеличение издержек не было бы настолько значительным, чтобы фабрикант мог повысить цену стали, а следовательно, убыток пал бы на него, так как рабочие” (что за упрямый народ!), “конечно, отказались бы его нести”. Г-н Сандерсон не знает, сколько он платит детям, по, “вероятно, это составляет от 4 до 5 шилл. на душу в неделю... Труд мальчиков таков, что для него вообще” (“generally”, конечно, не всегда “в частности”) “совершенно достаточно силы подростков, а потому большая сила взрослых рабочих не дала бы выгоды, которая могла бы компенсировать потери, или это наблюдалось бы лишь в немногих случаях, когда приходится иметь дело с очень тяжелым металлом. Взрослым рабочим, в свою очередь, едва ли захочется не иметь в своем распоряже-иии мальчиков, так как взрослые мужчины менее послушны. Кроме того, мальчикам следует начинать работу с раннего возраста, чтобы изучить дело. Ограничение труда подростков исключительно дневным трудом препятствовало бы достижению этой цели”.
Но почему же? Почему подростки не могли бы изучать своего “ремесла” днем? Ваши основания?
“Потому, что взрослые рабочие, работающие попеременно неделю днем, другую неделю ночью, отделяемые
Другими словами: господа Сандерсоны должны были бы уплачивать соответствующую часть заработной платы взрослых рабочих из собственного кармана, вместо того чтобы уплачивать ее ночным трудом подростков. Прибыль господ Сандерсонов в этом случае несколько понизилась бы, и это служит для Сандерсонов хорошим основанием, почему подростки не могут изучать свое ремесло Днём. [294] Кроме того, это взвалило бы регулярный ночной труд целиком на плечи взрослых, которые теперь сменяются подростками, и они не выдержали бы этого. Короче говоря, затруднения были бы настолько велики, что они привели бы, по всей вероятности, к совершенному уничтожению ночного труда. “Что касается собственно производства стали, – говорит Е. Ф. Сандерсон, – то это не составило бы никакой разницы, но!.. ” Но господа Сандерсоны не просто производят сталь ради стали. Производство ее – это только средство для производства прибыли. Плавильные печи, прокатные заводы и т. д., здания, машины, железо, уголь и т. д. должны больше делать, чем только превращаться в сталь. Они существуют для того, чтобы всасывать прибавочный труд, а всосут они его, конечно, больше в 24 часа, чем в 12 часов. В самом деле, по законам божеским и человеческим обладание ими дает Сандерсонам право на рабочее время известного числа рук в течение полных суток; они утрачивают свой характер капитала и потому представляют для Сандерсонов чистый убыток, как только прерывается их функция всасывания труда.
294
“В наше богатое рефлексией и резонирующее время человек, который не умеет указать хорошего основания для всего что угодно, даже для самых дурных и превратных мыслей и поступков, должен быть уже очень недалеким. Все, что испорчено в миро, испорчено на хороших основаниях” (Hegel. “Encyklopadie”. Erster Theil, “Die Logik”. Berlin, 1840, S. 249).
“Но в таком случае произошла бы потеря вследствие того, что очень дорогие машины половину времени бездействовали бы, и мы были бы принуждены удвоить размер помещений и количество машин для того, чтобы произвести такое же количество продуктов, какое мы в состоянии произвести при теперешней системе, а это удвоило бы издержки”.
Но почему как раз эти Сандерсоны претендуют на особую привилегию по сравнению с другими капиталистами, предприятиям которых позволено работать только днем и у которых здания, машины, сырой материал ночью “бездействуют”?
“Это правда”, – отвечает Е. Ф. Сандерсон от лица всех Сандерсонов, – “это правда, что потеря, происходящая вследствие бездействия машин, распространяется на все предприятия, в которых работают только днем. Но применение плавильных печей повело бы в нашем случае к экстраординарным потерям. Если их не гасить, растрачивается топливо” (вместо жизни рабочих, которая растрачивается в настоящее время), “если же их гасить, то теряется время на то, чтобы вновь развести огонь и получить необходимую температуру” (тогда как потеря даже восьмилетними детьми времени сна является выигрышем рабочего времени для всей сандерсоновской братии), “да и сами печи пострадали бы от перемен температуры” (тогда как те же печи нисколько не страдают от дневной и ночной смены труда). [295]
295
“Children's Employment Commission. 4th Report etc. ”, 1865, № 85, p. XVII. На подобные же деликатные рассуждения одного из господ стеклозаводчиков, будто установление для детей “регулярного времени еды” невозможно, так как это повело бы “к чистой потере и “расточению” определенного количества теплоты, излучаемой печами, член следственной комиссии Уайт, совершенно не похожий на Юра, Сениора и т. д. и на их жалких немецких подголосков вроде Рошера и других, растроганных “воздержанием”, “самоотречением” и “бережливостью” капиталистов в расходовании своих денег и их тимур-тамерлановской “расточительностью” в расходовании человеческой жизни, дает такой ответ: “Если и будет растрачиваться некоторое излишнее количество теплоты по сравнению с теперешним вслед– ствие того, что будет обеспечено регулярное время на еду, то такая растрата, даже выра– женная в денежной стоимости, не идет ни в какое сравнение с расточением жизненной силы (“the waste of animal power”), которое терпит теперь королевство вследствие того, что дети, запятые на стекольных заводах и находящиеся в периоде роста, не имеют свобод– ного времени, чтобы спокойно принять и переварить пищу” (там же, стр. XLV). И это в “год процветания” – 1865 год! Кроме затраты силы, которая требуется на то, чтобы под– нимать и переносить тяжести, на заводах, изготовляющих бутылки и флинтглас, ребенок, непрерывно совершая свою работу, должен исходить в продолжение 6 часов 15 – 20 (английских) миль! А работа продолжается часто 14 – 15 часов! На многих стекольных заводах господствует такая же система шестичасовых смен, как на московских прядильнях. “В течение недельного рабочего времени самый продолжительный непрерывный отдых составляет 6 часов. Но отсюда следует вычесть время, необходимое для того, чтобы дойти до фабрики и обратно, умыться, одеться, принять пищу, а все это требует времени. Таким образом, в действительности для отдыха остается лишь самое короткое время. Если не отрывать времени от сна, то некогда поиграть и подышать свежим воздухом, что так необходимо детям, занятым столь напряженным трудом при столь высокой температуре... Но и короткий сон ребенка нарушается ночью заботой о том, чтобы не проспать на работу, днем – доходящим извне шумом”. Г-н Уайт приводит случаи, когда один подросток работал 36 часов без перерыва, когда двенадцатилетние мальчики работают до 2-х часов ночи, а затем спят на заводе до 5 часов утра (3 часа!), чтобы затем снова приняться за дневную работу! “Количество работы”, – говорят редакторы общего отчета Трименхир и Тафнелл, – “выполняемое мальчиками, девочками и женщинами во время дневной или ночной смены (spell of Jabour), прямо баснословно” (там же, стр. XLIII и XLIV). А между тем “преисполненный самоотречения” стекольный капиталист, пошатываясь от портвейна, возвращается, быть может, поздно ночью из клуба домой и идиотски напевает себе под нос: “Britons never, never, shall be slaves!” [“Нет, никогда, никогда не будут британцы рабами!”]
5. Борьба за нормальный рабочий день. Принудительные законы об удлинении рабочего дня с середины XIV до конца XVII столетия
“Что такое рабочий день?” Как велико то время, в продолжение которого капитал может потреблять рабочую силу, дневную стоимость которой он оплачивает? Насколько может быть удлинен рабочий день сверх рабочего времени, необходимого для воспроизводства самой рабочей силы? На эти вопросы, как мы видели, капитал отвечает: рабочий день насчитывает полных 24 часа в сутки, за вычетом тех немногих часов отдыха, без которых рабочая сила делается абсолютно негодной к возобновлению своей службы. При этом само собой разумеется, что рабочий на протяжении всей своей жизни есть не что иное, как рабочая сила, что поэтому все время, которым он располагает, естественно и по праву есть рабочее время и, следовательно, целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала. Что касается времени, необходимого человеку для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил, даже для празднования воскресенья – будь то хотя бы в стране, в которой так свято чтут воскресенье, [296] – то все это чистый вздор! Но при своем безграничном слепом стремлении, при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпирует время, необходимое для роста, развития и здорового сохранения тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам – сало или масло. Здоровый сои, необходимый для восстановления, обновления и освежения жизненной силы, капитал сводит к стольким часам оцепенения, сколько безусловно необходимо для того, чтобы оживить абсолютно истощенный организм. Таким образом, не нормальное сохранение рабочей силы определяет здесь границы рабочего дня, а наоборот, возможно большая ежедневная затрата рабочей силы, как бы болезненно насильственна и мучительна она ни была, ставит границы для отдыха рабочего. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня. Он достигает этой цели сокращением жизни рабочей силы, подобно тому как жадный сельский хозяин достигает повышения доходности земли посредством расхищения плодородия почвы.
296
В различных сельских местностях Англии, например, до сих пор еще нет-нет да и приговорят какого-нибудь рабочего к тюремному заключению за то, что, работая в огородике перед своим домом, он оскорбляет святость воскресенья. Тот же самый рабочий наказывается за нарушение договора, если не пойдет в воскресенье, хотя бы и по религиозным мотивам, на какую-нибудь металлургическую, бумажную или стекольную фабрику. Ортодоксальный парламент глух к оскорблению святости воскресенья, если таковое совершается в “процессе возрастания стоимости” капитала. В одной записке (август 1863 г.), в которой лондонские поденщики, занятые в торговле рыбой и птицей, требуют отмены воскресного труда, говорится, что их труд продолжается в первые 6 дней недели в среднем по 15 часов ежедневно, а в воскресенье 8—10 часов. Из той же записки видно, что этот “воскресный Труд” поощряется как раз прихотливым гурманством аристократических ханжей из Эксетер-холла 94. Эти “святые”, столь ревностные “in cute curanda” [“в заботах о своем физическом благополучии”], подтверждают свою набожность тем смирением, с которым они переносят чрезмерный труд, лишения и голод третьих лиц. Obsequium ventris istis (рабочих) perniciosius est [чревоугодие для них (рабочих) много пагубнее]
Таким образом, капиталистическое производство, являющееся по существу производством прибавочной стоимости, всасыванием прибавочного труда, посредством удлинения рабочего дня ведет не только к захирению человеческой рабочей силы, у которой отнимаются нормальные моральные и физические условия развития и деятельности. Оно ведет к преждевременному истощению и уничтожению самой рабочей силы. [297] На известный срок оно удлиняет производственное время данного рабочего, но достигает этого путем сокращения продолжительности его жизни.
297
“В предыдущих отчетах мы привели отзывы различных опытных фабрикантов относительно того, что чрезмерный труд... несомненно ведет к преждевременному истощению человеческой рабочей силы” (“Children's Employment Commission. 4th Report”, 1865, № 64. p, XIII)
Но стоимость рабочей силы заключает в себе стоимость тех товаров, которые необходимы для воспроизводства рабочего или для размножения рабочего класса. Таким образом, если противоестественное удлинение рабочего дня, которого капитал необходимо домогается в своем безграничном стремлении к самовозрастанию, сокращает период жизни отдельных рабочих, а вместе с тем и продолжительность функционирования их рабочей силы, то становится необходимым более быстрое возмещение изношенных рабочих сил, т. е. издержки на воспроизводство рабочей силы должны быть больше, – совершенно так же, как часть стоимости машины, ежедневно подлежащая воспроизводству, тем больше, чем быстрее изнашивается машина. Поэтому, казалось бы, собственный интерес капитала указывает на необходимость установления нормального рабочего дня.
Рабовладелец покупает своего рабочего так же, как он покупает свою лошадь. Теряя раба, он теряет капитал, который приходится возмещать новой затратой на невольничьем рынке.
Но “какое фатально-разрушительное влияние ни оказывали бы рисовые поля Джорджии и болота Миссисипи на человеческий организм, тем не менее, это разрушение человеческой жизни не настолько велико, чтобы его нельзя было возместить из обильных “заповедников” в Виргинии и Кентукки. Экономические соображения. которые могли бы служить известной гарантией человеческого обращения с рабом, поскольку они отождествляют интерес хозяина с сохранением раба, с введением торговли невольниками превращаются, наоборот, в причину самого беспощадного отношения к рабу, так как, если его можно заместить новым рабом, привезенным из чужих негритянских “заповедников”, продолжительность его жизни становится менее важной, чем его производительность при жизни. Поэтому правило рабовладельческого хозяйства тех стран, в которые ввозятся рабы, таково: самая действенная экономия заключается в том, чтобы выжать из человеческого скота (human cattle) возможно большую массу труда в возможно меньший промежуток времени. Как раз в странах тропических культур, в которых годовая прибыль часто равняется всему капиталу плантаций, жизнь негров приносится в жертву наиболее беспощадным образом. Земледелие Вест-Индии, уже в течение нескольких столетий колыбель баснословных богатств, поглотило миллионы людей африканской расы. И в наше время на Кубе, где доходы исчисляются миллионами, где плантаторы являются князьями, мы видим, что класс рабов питается самой грубой пищей, обречен на самый изнурительный и непрестанный труд, а значительная часть его даже прямо уничтожается из года в год в результате медленной пытки чрезмерного труда и недостатка сна и отдыха”. [298]
298
J. Е. Cairnes, цит. соч., стр. 110, 111
Mutato nomine de te fabula narratur! Заменим торговлю невольниками рынком труда, Кентукки и Виргинию – Ирландией и земледельческими округами Англии, Шотландии и Уэльса, Африку – Германией! Мы видели, как опустошает чрезмерный труд ряды лондонских пекарей, тем не менее лондонский рынок труда всегда переполнен немецкими и другими кандидатами на смерть в пекарном промысле. Гончарное производство, как мы видели, одна из отраслей промышленности с наименьшей продолжительностью жизни рабочих. Но наблюдается ли из-за этого недостаток в гончарах? Джозая Уэджвуд, изобретатель современного гончарного производства, сам по происхождению обыкновенный рабочий, заявил в 1785 г. перед палатой общин, что все это производство занимает от 15 до 20 тысяч человек. [299] В 1861 г. население одних городских центров этой промышленности в Великобритании составляло 101 302 человека.
299
John Ward. “The Borough of Stoke-upon-Trent etc. ”. London, 1843, p. 42