Капитализм
Шрифт:
На третий — серьезность в глазах обозначилась.
На четвертый — и вовсе грусть стала проглядывать.
Через пять часов наконец-то разгрузили фуру.
— Ну, что, — у администратора, шепелявой девушки в брючном костюме, спрашивают, — по домам, что ли?
— Да вы фто, по каким домам? — изумилась та. — Фейчас еще одна фура будет.
Упало настроение у продавцов.
Посидели с полчасика — новая фура едет. Такая же. С холодильниками.
Разгружают ее, разгружают. Смех затих, улыбок не видно. Пот течет
Вот уже и вечер наступил, люди с работы домой возвращаются. А продавцы разгружают.
К десяти вечера разгрузили наконец!
— Уф, — вытирают обильный пот бледные продавцы, — сейчас уж точно по домам.
— Да с фего вы взяли это? — выскакивает из кабинета администратор. — Кто вообще выдумал про этот дом? Фегодня еще две фуры придут.
Продавцы в осадок выпали. Один на пол повалился, ногами стал дрыгать, пена изо рта пошла. Пока «скорая» приехала — скончался. Сердечный приступ.
Остальные, скрипя зубами, разгружают.
А все ли продавцы на месте? Ба, исчезла треть! Им такую престижную работу предоставили, а они сбежали! Вот ведь несознательные.
— Нифего не поделаешь, — администратор сказала. — Придется офтавшимся разгружать.
Всю ночь пахали. С каждым часом народа все меньше. Вроде только что был рядом человек, глядь, а уже нет его. Так один за одним и убегали. До утра четверо осталось. Из двадцати.
Изможденные, стояли, качаясь.
— Ага, вот они, самые крепкие! — заявился на работу директор. — Ну, молодцы, парни, молодцы! Объявляю вам благодарность. А о тех, что сбежали, не беспокойтесь — мы новых наберем. После открытия вам и вовсе облегчение будет: двух грузчиков на работу примем!
Парни, кроме Максима, похоже, и не воспринимают директорские слова. А Максим — ничего, бодрячком выглядит. Все-таки опыт есть.
— Ну, что, час вам даю, — продолжает директор, — выспаться, помыться, поесть. И обратно на работу! Сегодня еще шесть фур приедут.
Торговые будни
До открытия магазина продавцов набирали еще семь раз. Единственным, кто дожил до праздничного дня с разрезанием ленточки, оказался Максим. Его за это сразу же старшим продавцом отдела аудио-видеотехники сделали.
— Хорошо начинаешь, — пожал ему руку директор. — Всего две недели работаешь, а уже старший продавец. Головокружительная карьера.
Первый месяц в магазине на товар большие скидки установили. Народу — пушкой не прошибешь. Рабочий день — двенадцать часов. Целых пятнадцать минут дают на обед. Правда, тут же поторапливают, но, как поговаривают, в других торговых компаниях и за пять минут люди обедают.
«Вот такой он, капитализм, — рассуждал Максим. — Только попытаешься его понять, впустить в тело, так он сразу становится еще более ужасным, чем раньше».
Двух принятых на работу грузчиков так никто и не видел. Где-то по подвалам прятались. Ну, да ладно — фуры сейчас пореже стали приходить. Всего одна за два-три дня. Ерунда.
Каждое утро и каждый вечер — планерка.
— Радостное известие у меня для вас, ребятушки! — объявил директор. — С завтрашнего дня в связи с большим наплывом покупателей продляем рабочий день на два часа. И отменяем выходные. Это даст вам возможность заработать еще больше денег.
Понуро молчат работнички.
— Неужели вы не рады? — изумился он. — Неужели вы устроились сюда номер отбывать, а не деньги зарабатывать?
— Ура… — пронеслось робко по рядам.
— Вот так-то.
Вскоре продавцы стали от покупателей прятаться. Один в холодильник залезет, другой — в стиральную машину, третий рубашку снимет и полы ей натирает — вроде как уборщик.
— Где продавцы! — носилась по магазину озверевшая толпа покупателей. — Вы продавец? — спрашивали друг у друга.
— Нет, нет, что вы! — испуганно отвечали заподозренные в причастности к торговле граждане.
Один замешкался ответить, за продавца его приняли.
— Выписывай стиральную машину! — за грудки взяли.
— Какой музыкальный центр больше басов качает? — за штанины хватают.
— Мы у вас вчера телевизор взяли, а как его обменять можно? — канючат.
— Да не продавец я, не продавец! — кричал истошно парень.
— Не ври, сволочь! Попался, не сбежишь теперь.
А Максиму совесть не позволяла прятаться. Он и так уже зол на себя до чертиков был из-за этой совести. Понимал всем нутром, что используют его капиталистические силы зла, безбожно используют, выжимая все жизненные соки, а совесть все равно не позволяла от людей скрываться.
— Я продавец! — говорил он, выходя к людям.
Те замирали, словно не веря в храбрость человека, который сам, добровольно выступил вперед и назвался продавцом.
А потом — потом неслись на него, раскинув руки и вопя о своих желаниях и проблемах.
И пахал он, пахал, пахал…
Совесть — она такая. Именно на совестливых капиталисты и выезжают.
По ночам удавалось почитать.
«Тяжелый труд малолетних, ночной труд, вредные для здоровья производства, ужасные условия жизни, низкая оплата труда — вот лицо современной мануфактуры», — писал Маркс.
Сердце отзывалось болезненным сжатием, означавшим понимание и согласие.
За свободу!
За первый месяц продавцы зарплату не получили. Даже остались должны. Потому что из магазина загадочным образом пропала стиральная машина, холодильник, три телевизора, четыре музыкальных центра, семь видеомагнитофонов и три видеокамеры.
Сами виноваты — не досмотрели. Законы капитализма — придется расплачиваться рублем.
На второй месяц — такая же история.