Капитализм
Шрифт:
Увидев свое изображение в техническом мониторе, молодой человек заговорил:
— Я объявляю о свержении преступного капиталистического строя на территории Новосибирской области. Вся частная собственность национализируется, все банки переходят в распоряжение революционного комитета, представитель которого стоит сейчас перед вами. Годы обмана и беззакония завершились, начинается эпоха справедливости. Лица, не пожелавшие добровольно подчиниться требованиям революционного комитета, будут беспощадно уничтожаться.
— Максим! — удивленно и как-то нелепо выдохнул Денис Горюнов. — Брат, ты как здесь! Это какой-то розыгрыш, да?
Максим повернулся на голос и обомлел. Перед ним сидел Великий Капиталист, благоухающий,
Впрочем, чему тут удивляться? Не думал же ты, Максим, что революция пройдет гладко?
— Капитализму конец! — крикнул Максим. — Не будет его больше! И тебя больше не будет, мерзкое существо! Сейчас я пущу в тебя очередь, и ты разлетишься на мелкие кусочки, которые скормят бродячим псам. Ты хочешь превратиться в собачий корм?
— Подожди, брат, подожди! — вскочил Денис с места. — Ты обиделся на то, что тебя прогнали на улицу? Забудь, кто старое помянет, тому глаз вон. Ты работаешь? Нет? Ну, так я помогу тебе! Представляешь, я сейчас большая шишка! Пойдешь ко мне в помощники?
Эфир продолжался. Зрители Новосибирской области в напряжении припали к экранам телевизоров.
— Закрыть дверь! — приказал Максим помощникам режиссера. — На все замки! Наверняка скоро сюда захотят ворваться цепные псы капитализма.
— Максим, братишка! — говорил Денис. — Ты же не убьешь меня, да? Я же твой брат. Давай завтра к маме съездим. Мне говорили, что недавно ее хватил удар, что она сейчас в больнице, что даже умереть может. Согласись, надо навестить маму! Может быть, мы сможем ей помочь. Слушай, а давай заберем ее к себе, будем жить одной дружной семьей, ездить на пикники. Просто мы бедные были, поэтому не дружили, а сейчас мы хорошо заживем. Ой, как мы здорово заживем!
— Заткнись, капиталистическая мразь! — Максим навел на Великого Капиталиста дуло автомата.
Дениса затрясло.
— Подожди, Максимушка, подожди! Может, ты объяснишь мне, за что ты так невзлюбил капитализм? Может, я пойму тебя. Может, мы вместе подумаем, как решить все проблемы и двигаться дальше в позитивном русле.
— В позитивном… — усмехнулся Максим. — Капиталисты всегда жаждут позитива. Потому что он позволяет им дурачить народ. Смейся, веселись, а мы будем высасывать твои соки, а мы будем пить твою кровь! Боже упаси, если ты серьезный или, не дай бог, нахмурился. Все, ты моментально становишься подозреваемым в неверности. Серьезный — значит, думаешь, нахмурен — значит, недоволен тем, что видишь. Думаешь и недоволен? Значит, ты враг, значит, тебя надо уничтожить! Да, я мрачен. Да, я задумчив. Да, я обессилен, а все потому, что лживые теоретики мнимых предпринимательских свобод поставили меня в положение скота. Мне позволяется только мычать. Мычать и работать. Мычать, работать и быть позитивным. Я отрицаю капитализм, потому что он противоестественен человеческой природе! Потому что он позволяет одному человеку эксплуатировать другого, позволяет издеваться над ним, позволяет ставить его в положение слуги и даже раба. Капитализм приятен только тем, кто владеет. У нищих и бесправных капитализм не вызывает ничего, кроме омерзения. С капитализмом могут мириться лишь розовые идиоты, люди, которых по каким-то причинам он задевает лишь в слабой степени. Честный и ответственный, думающий и понимающий человек никогда не сможет согласиться с догмами капитализма, потому что догмы эти надиктованы дьяволом. Я физически отторгаю капиталистический уклад, он противен мне до глубины души, он — извращение человеческой натуры. Пусть мне создадут волшебные замки, пусть меня погрузят в молочные реки с кисельными берегами, но боль, ты понимаешь, боль от столкновений с капиталистическими извращениями, от ожогов, оставшихся на теле и душе, от немыслимых разочарований, в которые я был погружен — эта боль никогда не позволит мне смириться с его существованием. Один из нас должен исчезнуть. Должен остаться либо я, либо капитализм. Ты скажешь, что капитализм невозможно победить, но мне плевать. Я выбираю себя, поэтому капитализм для меня, живого или мертвого, должен исчезнуть. Должны исчезнуть все сальные свиные рыла его адептов, которые продают свои души за монету. Пусть все летит в тартарары, но я вырву капитализм из своего нутра. Чего бы мне это ни стоило.
— Максим! — выставив руки вперед, убаюкивающе говорил ему Денис. — Ты переутомился. Ты устал. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Причина не в капитализме, причина в твоей нервной системе и богатом воображении. Нельзя делить весь мир на черное и белое, на добро и зло.
— Можно, — процедил сквозь зубы Максим. — Я — добро, а ты — зло. Добро всегда побеждает зло.
Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Очередь прошила Дениса от паха до лба. Пули ложились последовательно, аккуратно.
Покачнувшись, Денис рухнул на пол.
Конец капитализма
Максим сидел на стуле и отрешенно вглядывался в зрачок телекамеры. Рядом лежал мертвый Денис, чуть поодаль — мертвый охранник. Эфир продолжался, но слов у него не осталось. Он смотрел в камеру и молчал. Странное шевеление происходило за дверями.
«Видимо, готовятся к штурму, — думал он. — Скоро ворвутся. Скоро все закончится. Я сделал все правильно, я вырвал из груди капитализм. Жаль, что не удастся помочь другим людям».
Режиссер Никонова тронула его за плечо.
— Вас вызывает на связь Кемерово.
— Кемерово? — изумился он. — Я никогда не был в Кемерово, кто может меня вызывать?
— Мы дадим на монитор сигнал.
На экране возникла картинка студии Кемеровского телевидения. Перед камерой сидел молодой человек с автоматом.
— Друг! — кричал он. — Ты слышишь меня, товарищ! Как тебя зовут?
Что-то светлое, радостное принеслось с изображением этого парня. Такая прочная, основательная радость. Глубинная.
— Максим! — отозвался он. — Что такое, в чем дело?
— Я видел трансляцию из Новосибирска. Поздравляю. Черт, как я рад! — глаза у парня были полны слез. — Я же думал, что я один. Представляешь, один в целом свете! Что весь мир продался капитализму, и только я выступаю против.
Он справился с волнением и, стараясь быть спокойным, добавил:
— Докладываю: меня зовут Иван. Я захватил Кемеровское телевидение. Объявил на территории области конец капитализма. Ждал нападения спецслужб — и тут ты. Черт возьми, Максим, это настоящее счастье — знать, что ты не один!
— Иван! — от всплеска восторга чуть не помутнело в глазах. — Иван, камрад, я счастлив. Я безмерно счастлив! Поборемся еще, как ты думаешь?
— Поборемся, Максимка! Само собой, поборемся!
Режиссер Никонова снова приблизилась к нему.
— На связь просится Омск. Включить?
— Кто там?
— Тоже какой-то с автоматом.
— Включайте.
Новая картинка. Парень. В руках автомат. На губах — радость.
— Новосибирск? Слышите меня, Новосибирск?
— Слышу вас, Омск.
— Меня звать Алексеем. Это ты захватил телевидение, брат?
— Я, брат. Что там у тебя?
— Я в студии Омского телевидения. Ворвался, пострелял немного. Заявил жителям, что капитализма больше нет. Думал, все — секир башка мне, а тут ты.
— Я не один. Есть еще Кемерово.
— Кемерово? Ох ты, здорово! Держитесь, камрады! Победа за нами!
Тут же новый вызов. По телефону.
— Новосибирск? — девичий голос.
— Новосибирск.
— Говорит Тюмень. Меня зовут Людмила. Я захватила здание администрации Тюменской области. Объявила о крахе капитализма. Местное телевидение его передало. Прошу сообщить о моих действиях жителям Новосибирской области.