Капитан чёрных грешников
Шрифт:
— Бедная моя сестричка! — промолвила мизе Борель.
— Совсем упился! — восклицала мадам Бютен.
— Если бы он только вином упился, еще невелика была бы беда, — вздохнула мизе Борель.
— Так что он — сума сошел, что ли?
— Бедная сестричка! — опять вздохнула вдова.
— Ой, ты меня до смерти напугаешь! — воскликнула Алиса. У нее зуб на зуб не попадал от страха. — Говори, не томи!
— А ты сама не поняла?
— Что?
— Ах, бедная девочка! Да ведь муж твой… ведь он злодей оказался!
— Как?!
— Разве не видела, как он побледнел, когда Стрелец приходил?
— И что?
— Не заметила, как сник весь, когда про капитана черных грешников заговорили?
— Господи Боже! Он что, знает его?
— Так это он и есть! — сказала мизе Борель.
И в голосе ее, в движениях, в позе было в этот миг столько убежденности, что мадам Бютен с ужасным криком повалилась навзничь.
Мизе Борель кинулась к ней, хотела поставить на ноги, но сестра была без чувств.
Как мы уже говорили, супруги Бютен, когда поселились в Ла Бом, зажили не как буржуа, а как зажиточные ремесленники.
Для тяжелой работы по дому мадам Бютен использовала жену садовника, которая с мужем жила в сторожке, но стряпала сама, и вечером никаких слуг в доме не оставалось.
Увидев сестру в обмороке, вдова не знала, что делать. В конце концов она подхватила мадам Бютен и отнесла на свою кровать.
Малыш проснулся и заплакал.
Мизе Борель звала сестру — но та не отвечала, — брызгала ей водой в лицо, била по щекам…
Мадам Бютен лежала, как мертвая.
Тогда мизе Борель, ополоумев от ужаса, решила выбежать из дома и позвать на помощь садовника с женой.
Но не успела она ступить за порог комнаты, как дорогу ей преградил полуодетый мужчина.
Это был Николя Бютен: плач ребенка разбудил его; он прибежал на крик и в одной рубашке стоял перед свояченицей.
Глаза у него налились кровью, все тело колотила нервная дрожь.
Он схватил вдову за руки, сильно встряхнул и сказал страшным шепотом:
— Стоять на месте! Крикнешь — убью!
XII
Мизе Борель перепугалась.
Она была одна, кругом темно, а перед ней человек, который — теперь она точно знала — на все способен, и он грозится ее убить.
— Не убивайте! — пролепетала женщина. — Не убивайте, я ничего никому не скажу!
При этих словах Николя Бютен на шаг отступил.
— Вы что, знаете что-нибудь? — воскликнул он.
Вся ярость обезумевшего фермера ушла, сменившись внезапным испугом.
Мизе Борель поняла: дело не совсем гиблое. Чуть посмелей — и можно спастись.
— Все я знаю, — сказала она. — Но не скажу ничего — только вы жену свою пожалейте.
И показала ему на бесчувственную мадам Бютен.
Николя протрезвел окончательно.
— Что с ней? — спросил он и подошел поближе.
— В обмороке лежит.
— Из-за чего?
— Да из-за вас.
— Из-за меня!
И Николя Бютен почувствовал, что волосы на затылке у него встают дыбом. Потом уставился на свояченицу жгучим испытующим взглядом, словно желая проникнуть в самую глубину ее души, и задал вопрос:
— А что я такого сделал? Я спал.
— Спали, да просыпались.
— И что?
— Пошли, двери все накрепко заперли, ружья зарядили…
— Что тут такого? Имею право: грабители могут нагрянуть.
— Или жандармы, — спокойно произнесла мизе Борель.
Николя снова вскрикнул — но тут испуг опять сменился яростью.
И он опять, схватив свояченицу за руки, встряхнул ее и прохрипел:
— Так что вы там узнали-то?
Вдова поняла: стоит ей дать слабину — и она пропала. Надо было отвечать напором на напор.
— А что, — сказала она, — хотите, так убейте меня. Трупом больше, трупом меньше — какая вам разница?
Николя зарычал.
— Ты что думаешь: я душегуб?
— Я не думаю, я верно могу сказать.
— Ты полегче, полегче! — прохрипел он, и обхватил ее скрюченными пальцами за шею.
— Давай, злодей, давай, души меня! — воскликнула она. — Души, капитан! Так тебя называли? Ничего, на гильотине и за меня ответишь!
Руки Николя Бютена сами собой разжались; он побелел, как мертвец, и задрожал.
— Ох! — прошептал он. — Она все знает!
Потом он посмотрел на жену, все еще лежавшую без движения, словно труп, и тихо — так, что мизе Борель едва его расслышала — проговорил:
— А… она?..
Он смотрел умоляюще, в голосе слышалось рыдание. Злодей любил свою жену!
Он боялся не эшафота, а позора для той, которая согласилась идти с ним по жизни и считала до сих пор честным человеком.
Мизе Борель над ним сжалилась.
— Она не знает.
— Слава богу! — выдохнул Николя Бютен, и глаза его сверкнули.
Его обуял припадок жестокой радости.
— Пока не знает, — продолжала мизе Борель. — И в вашей власти, чтобы никогда, пожалуй, и не узнала.
— Как вы сказали?.. Как это может быть?.. Не узнает?
Этот человек, издавна славный храбростью и хладнокровием, был теперь подобен младенцу без разума и воли.
Мизе Борель взглянула на сестру.
— От обморока не умирают, — сказала она. — Пускай пока лежит: теперь поговорим о вас, да попусту болтать не станем, время не ждет.
— Не ждет? — повторил он, как эхо.
— Это же вы были капитаном черных грешников.
Николя хотел было возразить, но вдова смотрела на него так твердо и убежденно, что он отвел глаза.