Капитан Френч, или Поиски рая
Шрифт:
– Надеюсь, принцесса, он не хотел тебя соблазнить? Не то я брошу его на корм акулам!
– Нет, но…
Я нежно обхватил ее за талию.
– Все остальное – пустяк и недостойные шутки, сыгранные с нашей благородной доверчивостью. Во всем виновато вино. Эти игристые вина – коварный напиток, девочка. Вроде бы стоишь на ногах, а язык мелет всякую чепуху… – Я обнял ее покрепче. – Кстати, не пора ли нам проведать дельфинов? Я узнал о них очень интересные подробности. Например, о спине – она такая теплая и широкая… и так приятно подпрыгивать и качаться на ней среди волн, в темном и тихом океане, под яркими звездами… Но, разумеется, не в одиночку. Ты готова? Она была всегда готова, и мы вслед за другими парочками направились к морю.
ГЛАВА 20
Сознаюсь, не всякий прием кончался такой мажорной нотой; бывало, и я играл роль дичи, а не охотника. В фигуральном смысле, разумеется; на Солярисе слишком ценят жизнь, чтоб отнимать ее у любых теплокровных созданий – кроме, быть может, китов. Соляриты питают стойкое отвращение к насилию, и даже среди гидроидов, самого низшего класса, никто не подымет на сотоварища нейрохлыст, гарпун или мачете. Эти смертоносные вещи существуют, но их предназначение – работа; хлысты – чтоб отгонять китов на убой, гарпуны – чтоб бить крупную рыбу, мачете – чтоб заготавливать водоросли. Но при всем своем миролюбии обитатели Соляриса не отвергают агрессивных человеческих инстинктов, направляя их в иные сферы, нежели смертоубийство. В какие, спросите вы? Ну, например, в область нормальной торговой конкуренции, где хомо хомини все еще люпус эст1. И настолько люпус, что временами от конкурентов не остается ни костей, ни требухи! Другая область – спорт, но не его контактные разновидности вроде бокса, борьбы и футбола, а состязания пловцов, гребцов или яхтсменов, гонки на дельфинах и довольно опасные сафари в подводных джунглях, населенных кальмарами. Третья и самая важная сфера, доступная всем и каждому, а не одним лишь спортсменам и бизнесменам, – любовь.
Выше я не раз рассуждал об этой материи и даже пришел к заключению, что мой персональный Рай наполнен любовью, как трюмы “Цирцеи” – отменным товаром. Для меня любовь – возвышенное чувство, но в понимании соляритов она была более плотской и приземленной; они склонялись к примату физиологии над духовностью и превращали ее в игру, в своеобразную охоту, где один догонял, а другой убегал – вернее, делал вид, что убегает. Правила этой игры определяли обычаи, традиции и брачный кодекс, весьма расплывчатый и либеральный. В соответствии с ним на Солярисе практиковалось множество видов брака, моногамного, полигамного, полиандрического и группового, так что супружеская верность была крайне растяжимым понятием. Во всяком случае, никто не почитал за грех “качаться на спине дельфина” с чужим супругом или супругой; ну а что до гидроидов, так те жили не семьями, а просто стаями.
Во время моих предыдущих визитов на Солярис эти пикантные подробности меня не тяготили, так как – к великому счастью! – я пребывал в холостом состоянии и мог откликнуться на любую заявку. Но теперь – тоже к великому счастью – я был женат, а это накладывало на меня двойные обязательства: мне полагалось защищать Шандру от настойчивых поклонников и не пасть самому жертвой поклонниц. А это было нелегкой задачей! Они летели ко мне, как мотыльки на свет фонаря, как пчелки к блюдцу с медом; конечно, не ради моих прекрасных глаз, а исключительно из тщеславия. Ведь я был великим Торговцем со Звезд – вдобавок увенчанным орденом Великого Кальмара!
Через пару циклов после банкета в Эмберли мы рискнули принять еще одно приглашение – в Маув, крохотную республику на трех островах, самый большой из которых был размером с Таити. Этот прием устраивали местные политики и социологи, и хоть меня не наградили ни орденами, ни дипломами, кухня, должен признаться, у них оказалась отменной – особенно моллюски под острым соусом. Стол был накрыт на арене овального амфитеатра, ступенями тянувшегося вверх, к просторной галерее, убранной статуями, мозаичными панно и неизменными пальмами. С внешней ее стороны было несколько балконов с широкими парапетами, небольших, увитых зеленью и укромных, как позабытые беседки в одичавшем парке. Но я не думаю, что кто-то о них забыл; эти таинственные балкончики являлись, вероятно, альтернативой дельфиньим спинам из Эмберли. Во всяком случае, стоявшие там кушетки были весьма просторными, а подушки на них – соблазнительно мягкими. Отведав моллюсков, я ускользнул на галерею, дабы насладиться в одиночестве сигарой и не травить гостей – на Солярисе ввиду скромности земельных угодий не культивируют табак и, следовательно, не курят. У меня был запас отличных сигар с Панджеба; они почти не уступают гаванским, которые теперь не экспортируются, а производятся малыми партиями лишь для семейства Кастро Рус, потомственных кубинских графов. Пять или шесть тысячелетий тому назад, остановившись на Земле, я посетил их резиденцию и удостоился высокой чести:
Резного палисандрового ящичка с сотней отличных сигар. Говорят, такие курил их легендарный пращур, основатель кубинского графства – или в тот далекий век, которых даже мне не вспомнить, оно называлось иначе?.. Но я опять отвлекся.
Словом, я раскурил сигару, вышел на балкон, присел на парапет и залюбовался сказочными крас-, ками заката. Чудилось, что где-то за морем, за горизонтом, развели гигантский костер; протуберанцы огня тянулись к зениту, обнимали западный небосклон, и редкие звезды были как бы мошками, улетевшими в страхе из пламенного горна, из породившей их жаркой купели. Посасывая сигару, я следил за небесным пожарищем и за мошками-беглянками, разглядывал их и вспоминал их названия, пока одна из мошек не приземлилась рядом со мной. На ней был алый жакет, перехваченный багряным поясом, и брючки того же цвета – а больше, я полагаю, ничего. Жакет и брючки обтягивали плоть с откровенным вызовом и оттопыривались там, где надо, но никаких следов иных одежд под ними я не замечал. Лицо у нее было узким, брови – тонкими, ноздри – розовыми и трепещущими, волосы – длинными и шелковистыми, скорее темными, чем светлыми; в глазах мерцали огоньки – как у пантеры, подстерегающей добычу. Звали эту мошку Ниссан Лада Виритрильбия, доктор социологии из Красного клана.
И как только она меня выследила на этом укромном балкончике?!
– Капитан Френч? – Голос у нее был низкий, мягкий, мурлыкающий. Один такой голос может свести мужчину с ума, не говоря уж об остальном – о том, что оттопыривалось под брючками и жакетом.
Затянувшись сигарой, я выпустил струйку дыма и поклонился.
– Он самый, миледи. Доктор гонорис кауза, Друг Границы, Торговец со Звезд и прочая и прочая. Еще, если не ошибаюсь, носитель ордена Великого Кальмара. Она хихикнула.
– Вас не упрекнешь в излишней скромности, достойный сэр. И вы, наверно, не сомневаетесь, что признаны нести культуру и прогресс всем населенным мирам Галактики? Разумеется, за хорошее вознаграждение.
– Почему бы и нет? Ведь я – торговец. Если хотите более романтическое определение – авантюрист и искатель приключений.
Она придвинулась ко мне, и я ощутил едва заметный аромат, исходивший от ее волос и кожи. Ничего странного в том не было: Солярис – мир всевозможных запахов, большей частью приятных и тонких.
– Ваша жена тоже так считает? – промырлыка-ла доктор Ниссан.
– Считает? Что именно?
– Ну, что вы – великий культуртрегер?
– Об этом надо спросить у моей жены, – ответил я. – Леди Шандра – крупный специалист по капитану Френчу. Она ознакомилась с записями в моем компьютере, с сотней моих биографий и с мнением историков; она исследовала мою жизнь вдоль и поперек, день за днем, все двадцать с лишним тысячелетий. К тому же она знает живого Френча. Знает, что он ест и пьет, какую одежду носит и с какой ноги натягивает башмак, храпит ли во сне и о чем мечтает, укладываясь в постель.
– Ну, об этом нетрудно догадаться, – Ниссан снова хихикнула. – Мечты у всех мужчин одинаковы. Исполнив их, вы засыпаете, а ваша жена размышляет, какой вы великий человек и сколь благородна миссия, которой вы посвятили двадцать с лишним тысячелетий. Так, кажется, пишут в сотне ваших биографий? Но я им не верю, достойный сэр.
Она явно стремилась меня заинтриговать, в чем, без сомнения, преуспела. Я заметил, что губы у нее пухлые и алые и что каждое их движение напоминает поцелуй. Мне хотелось глядеть на них вечность.