Капитан Хорнблауэр
Шрифт:
Офицер заколебался.
— Я не могу оставить свой пост, — сказал он.
— Тогда выпустите меня одного. Клянусь, я не уйду со стены. Я не попытаюсь бежать.
— Слово чести? — спросил субалтерн.
— Слово чести. Спасибо, сударь.
Субалтерн посторонился, Хорнблауэр пулей вылетел из комнаты, пробежал по короткому коридорчику во двор и дальше по пандусу на выходящий к морю бастион. Как раз, когда он оказался наверху, оглушительно выпалили сорокадвухфунтовые пушки, языки оранжевого пламени ослепили его. В темноте клубился горький пороховой дым. Не замеченный никем из артиллеристов, Хорнблауэр бегом спустился по крутым ступенькам на куртину меж бастионов — здесь вспышки не ослепляли и можно было видеть.
Залив
Однако французские корабли стреляли плохо и нерегулярно. Борта их не озарялись единым залпом, только случайными неравномерными вспышками. Пушки стреляют по одной — ночью, при внезапном нападении неприятеля, Хорнблауэр не доверил бы стрелять независимо даже британским канонирам. Интересно, какая часть расчетов целит как следует? Наверно, даже не каждый десятый. Что до больших пушек на бастионах, они не только не помогали товарищам в заливе, но, скорее, вредили. Стреляя в темноте на полмили, даже с твердой опоры и даже из большой пушки, рискуешь попасть как в чужих, так и в своих. Адмирал Мартин хорошо сделал, что, презрев навигационные опасности, послал Лейтона именно в такую безлунную ночь. Хорнблауэр, дрожа от волнения, представлял, что творится на английских кораблях — лотовые заученно выкрикивают глубину, судно кренится от отдачи, фонари освещают дымные палубы, визжат и грохочут по палубам орудийные катки, офицеры уверенно руководят стрельбой, капитан тихо отдает указания рулевому. Он перегнулся через парапет, вглядываясь во тьму.
Ноздри защекотал запах горящего дерева, не похожий на плывущий от пушек пороховой дым. Это затопили печи для разогрева ядер, однако комендант будет дураком, если прикажет стрелять калеными ядрами в таких условиях. Французские корабли горят не хуже английских, а вероятность попасть что в тех, что в других совершенно одинаковая. Тут Хорнблауэр с силой сжал каменный парапет и до боли в глазах стал вглядываться в привлекший его внимание отсвет, далекое, еле заметное зарево. В кильватере боевых кораблей британцы привели брандеры. Эскадра на якоре — идеальная цель для брандеров, и атаку Мартин продумал хорошо — идущие впереди линейные корабли потопили караульные шлюпки, отвлекли внимание французов, ослабили их огневую мощь. Отсвет ширился, огонь разгорался, озаряя корпус и мачты небольшого брига, вот вспыхнуло еще ярче — это смельчаки на борту открыли люки и орудийные порты, чтоб увеличить тягу. Хорнблауэр с крепостного вала видел даже языки пламени и в их свете — силуэт «Турени», того самого французского корабля, который вышел из боя с неповрежденными мачтами. Молодой офицер там на брандере хладнокровен и решителен — он выбрал наилучшую цель.
Огонь побежал по такелажу «Турени», очертив ее силуэт, словно праздничная иллюминация. Иногда пламя взвивалось ввысь — это вспыхивали на палубе картузы с порохом. Внезапно весь иллюминированный корабль развернулся и двинулся по ветру — перегорели якорные канаты.
Упала, сыпля искрами и отражаясь в воде, мачта. На других французских кораблях
Тут Хорнблауэр отвлекся: огонь разгорался ближе к берегу, там, где лежал выброшенный на мель «Сатерленд». Он тоже пылал. Какие-то смелые британцы высадились на него и подожгли, чтоб не оставлять французам и такой жалкий трофей. Дальше в заливе засветились три красные точки. У Хорнблауэра от волнения сперло дыхание — он подумал, что загорелось английское судно. Но нет, это сигнал, три красных фонаря, видимо, заранее условленный, потому что пальба сразу стихла. Горящие корабли озаряли ползалива, и в их свете Хорнблауэр отчетливо видел: три другие корабля, лишенные мачт и якорей, дрейфуют к берегу. Тут зарево осветило весь залив, над водой прокатился оглушительный грохот — огонь добрался до порохового погреба «Турени». Взорвались двадцать тонн пороха. Несколько секунд Хорнблауэр ничего не видел и не соображал: даже здесь, на бастионе, взрыв тряхнул его, как сердитая нянька — расшалившегося дитятю.
Начало светать, вокруг проступили очертания крепостных стен, пылающий «Сатерленд» несколько поблек. Далеко в заливе, недосягаемые для городских пушек, стройной кильватерной колонной уходили в море пять британских линейных кораблей. Что-то было не так с «Плутоном» — только со второго взгляда Хорнблауэр понял, что флагман лишился грот-стеньги. По крайней мере одно французское ядро в цель угодило. Другие британские корабли, видимо не пострадали в этой, одной из самых блестящих операций в истории британского флота. Хорнблауэр оторвал взгляд от удаляющихся друзей и оглядел арену сражения. «Турень» и брандер сгинули, на месте «Сатерленда» догорали черные уголья, да вился над водою серый дымок. Два из трех линейных кораблей выбросило на камни к западу от крепости — не французам их починить. Уцелел только трехпалубник — побитый, без единой мачты, он качался на якоре у самой кромки прибоя. Первый же шторм выбросит на берег и его. Британскому средиземноморскому флоту не придется больше следить за заливом Росас.
Появился генерал Видаль, комендант крепости — он вместе со штабными офицерами делал обход и спас Хорнблауэра от приступа отчаяния, в которое тот чуть было не впал, провожая глазами удаляющихся друзей.
При виде Хорнблауэра генерал остановился.
— Что вы здесь делаете? — спросил он, однако за внешней суровостью угадывалось жалостливое участие — его Хорнблауэр замечал с тех пор, как пошли разговоры о расстреле.
— Меня выпустил караульный офицер, — объяснил Хорнблауэр на ломаном французском. — Я дал ему слово чести, что не сделаю попытки бежать. Если хотите, я повторю это в вашем присутствии.
— Он не имел права вас отпускать, — буркнул комендант, однако в речи его сквозило все то же роковое участие. — Полагаю, вы хотели видеть сражение?
— Да, генерал.
— Ваши соотечественники провели блестящую операцию. — Генерал печально покачал головой. — Боюсь, капитан, после этих событий вы не выиграли в глазах парижского правительства.
Хорнблауэр пожал плечами — за несколько дней общения с французами он успел подцепить эту привычку. Дивясь своему равнодушию, он отметил, что комендант впервые открыто намекнул на исходящую из Парижа угрозу.
— Мне нечего страшиться за свои поступки.
— Да-да, конечно, — сказал комендант торопливо и несколько смущенно, будто убеждал ребенка, что лекарство не горькое.
Он огляделся, ища, на что бы перевести разговор — к счастью, повод отыскался сразу. Из недр крепости донеслись приглушенные крики «ура!» — английские, не итальянские.
— Должно быть, это ваши люди, капитан, — сказал генерал, снова улыбаясь. — Полагаю, новый пленный рассказывает им о сегодняшнем сражении.
— Новый пленный? — переспросил Хорнблауэр.