Капитан Хорнблауэр
Шрифт:
Однако это не все, далеко не все. Произвести первого лейтенанта в следующее звание значит поощрить его капитана. Своим решением Гамбир публично — а не просто в личной беседе — признал действия Хорнблауэра правильными.
— Спасибо, милорд, спасибо, — сказал Хорнблауэр.
— Конечно, она — ваш трофей, — продолжил Гамбир. — Правительство купит ее по возвращении в Англию.
Об этом Хорнблауэр не подумал. Еще не меньше тысячи фунтов в его кармане.
— Вот вашему старшине привалило, — хохотнул Календер. — Вся доля нижней
Это тоже было верно. Браун получит четвертую часть платы за «Аэндорскую волшебницу». Он сможет купить домик с землей или открыть свое дело.
— «Аэндорская волшебница» подождет, пока вы приготовите донесение, — объявил Гамбир. — Я пришлю вам своего секретаря. Капитан Календер предоставит вам каюту и все необходимое. Надеюсь, вы пока погостите у меня — я отплываю в Портсмут на следующей неделе. Так, я полагаю, будет удобнее всего.
Последние слова тактично намекали на то, что занимало мысли Хорнблауэра с самого его прибытия на флагман, и чего разговор еще ни разу не коснулся — на предстоящий трибунал по делу о капитуляции «Сатерленда». До суда Хорнблауэр находится под арестом, и, согласно старой традиции, на это время поручается присмотру равного по званию офицера — о том, чтобы отослать его домой на «Аэндорской волшебнице», не может идти и речи.
— Да, милорд, — сказал Хорнблауэр.
Пусть Гамбир держится с ним любезно, пусть Календер открыто высказывает свое восхищение — при мысли о трибунале у Хорнблауэра комок подступил к горлу и во рту пересохло. Те же симптомы мешали ему диктовать донесение толковому молодому священнику, который вскоре явился в каюту, куда проводил Хорнблауэра Календер.
— «Оружье и мужей пою», — процитировал адмиральский секретарь после первых сбивчивых фраз Хорнблауэра — тот, естественно, начал с битвы у Росаса. — Вы начинаете in media res, сэр, как пристало хорошему эпическому повествованию.
— Это официальное донесение, — буркнул Хорнблауэр — и продолжает мой последний рапорт адмиралу Лейтону.
Маленькая каюта позволяла сделать три шага вперед, три шага назад, и то согнувшись чуть не вдвое — какого-то несчастного лейтенанта выселили отсюда, чтобы освободить место Хорнблауэру. На флагмане, даже на большой трехпалубной «Виктории», спрос на каюты всегда превышает предложение — надо разместить адмирала, капитана флота флаг-адъютанта, секретаря, капеллана и остальную свиту. Хорнблауэр сел на двенадцатифунтовую пушку возле койки.
— Продолжайте, пожалуйста, — велел он. — Учитывая сложившуюся обстановку, я…
Наконец Хорнблауэр продиктовал последние слова — в третий раз за это утро он пересказывал свои приключения, и они потеряли в его глазах всякую прелесть. Он был измотан до предела — примостившись на пушке, он уронил голову на грудь… и внезапно проснулся. Он действительно задремал сидя.
— Вы устали, сэр, — сказал секретарь.
— Да.
Он заставил себя очнуться. Секретарь смотрел на него сияющими от восторга глазами, прямо как на героя. От этого Хорнблауэру сделалось неуютно.
— Если вы подпишите здесь, сэр, я запечатаю и надпишу.
Секретарь соскользнул со стула, Хорнблауэр взял перо и подмахнул документ, на основании которого решится его участь.
— Спасибо, сэр, — сказал секретарь, собирая бумаги. Хорнблауэру было не до него. Он ничком рухнул на койку, не думая, как это выглядит со стороны. Его стремительно повлекло вниз, в темноту — он захрапел раньше, чем секретарь вышел, и не почувствовал касания одеяла, когда пять минут спустя секретарь на цыпочках вернулся его укрыть.
XVII
Что-то нестерпимо болезненное возвращало Хорнблауэра к жизни. Он не хотел возвращаться. Мучением было просыпаться, пыткой — отпускать ускользающее забытье. Хорнблауэр цеплялся за последние остатки сна, тщетно пытаясь удержать, и, наконец, с сожалением отпустил. Кто-то мягко тряс его за плечо. Он резко пришел в сознание, заворочался и увидел склонившегося над собой секретаря.
— Адмирал обедает через час, сэр, — сказал тот. — Капитан Календер подумал, что вам нужно будет время приготовиться.
— Да, — отвечал Хорнблауэр ворчливо. Он машинально потрогал щетину на подбородке. — Да.
Секретарь стоял очень скованно, и Хорнблауэр взглянул на него с любопытством. У секретаря было странное, напряженное лицо, за спиной он прятал газету.
— В чем дело? — спросил Хорнблауэр.
— Плохие вести для вас, сэр, — сказал секретарь.
— Какие вести?
Сердце у него упало. Может быть, Гамбир передумал. Может быть, его посадят под строгий арест, будут судить, приговорят и расстреляют. Может быть…
— Я вспомнил, что читал об этом в «Морнинг Кроникл» три месяца назад, сэр, — сказал секретарь. — Я показал газету его милости и капитану Календеру. Они решили, что вам нужно прочесть как можно скорее. Его милость сказал…
— Где читать? — спросил Хорнблауэр, протягивая руку за газетой.
— Плохие новости, сэр, — нерешительно повторил секретарь.
— Показывайте, черт вас побери.
Секретарь протянул газету, пальцем указывая абзац.
— Бог дал. Бог взял, — произнес он. — Благословенно имя Господне.
Сообщение было кратко.
С прискорбием извещаем, что седьмого числа сего месяца скончалась от родов миссис Мария Хорнблауэр, вдова убитого Бонапартом капитана Горацио Хорнблауэра. Горестное событие произошло на квартире миссис Хорнблауэр в Саутси, и, как нам сообщили, ребенок, прелестный мальчик, здоров.
Хорнблауэр перечитал дважды и начал читать в третий раз. Мария умерла, Мария, нежная, любящая.
— Вы найдете утешение в молитве, сэр, — говорил секретарь, но Хорнблауэр его не слышал.