Капитан Крокус
Шрифт:
— Не знаю. — Мама отвела глаза в сторону. — Вы, Маленькие Взрослые, теперь такие умные, что знаете куда больше, чем мы, взрослые взрослые… Но, может быть, ты скажешь, зачем ты взял отбивные котлеты? Ведь они были сырые. И, если они тебе понадобились, почему ты меня не спросил? Я бы тебе сама отдала. Только поджарила бы сначала.
— Их вовсе не надо было жарить! — выпалил Малыш, и так как это были первые слова правды за весь вечер, то он смутился и поскорей опять соврал: — То есть зачем их жарить, когда я их ни капельки не брал? Даже странно!
Он изо всех сил
— Мама! Мама! Что с тобой?..
Мама вздрогнула, моргнула и подняла глаза на сына.
Он с облегчением почувствовал, что стряхнул червячка.
— Ф-фу… — пробормотал он. — А я уж подумал…
Он не договорил, что он подумал. Слишком уж страшно было это выговорить: он подумал, что у мамы испортился завод или кончилась батарейка. Тогда уже не осталось бы последних сомнений, что маму подменили автоматом, как это со многими уже случилось в городе.
Теперь часто люди, встречаясь, так вглядывались друг в друга исподтишка, стараясь сообразить, кто перед тобой — твой старый друг или отличнейшее, прекрасно работающее на полупроводниках чучело-автомат, заряжённое кассетками с плёнкой…
Они встали из-за стола, пожелали друг другу спокойной ночи, и, обнимая на прощанье маму, Малыш, замирая от страха, прижался ухом к её плечу и затаив дыхание прислушался: не тикает ли что-нибудь у мамы внутри. Он не мог позабыть того, что рассказывал Ломтик про своего отца.
Малыш поднялся наверх в свою комнату, пинком выбросил в коридор автоматического кота, расшнуровал и снял ботинки, сел на кровать и, подперев голову кулаком, глубоко задумался.
Мурлыканье, бессмысленное, равномерное, с повторяющимися переливами, продолжалось. Кот тёрся об дверь. Ему всё равно было, обо что тереться.
Малыш встал, открыл дверь, поймал кота за хвост, отнёс в уборную и запер.
Потихоньку шлёпая обратно по коридору, он равнодушно прошёл мимо двери маминой спальни и вдруг остановился, точно налетел на стенку. Мысль, до которой он додумался, его ужасала и привлекала. Ему было стыдно от этой мысли. И он с отчаянием чувствовал, что терять ему уже всё равно нечего: или у него есть мама, или нет. Он должен узнать.
Он подкрался к двери и прислушался. Странные звуки! Малыш тихо-тихо нажал ручку двери, слегка приподняв — тогда она не издавала ни малейшего скрипа, приоткрыл узенькую щёлку и, замирая, глянул.
Мама лежала ничком на постели, закрыв лицо руками. Плечи у неё вздрагивали — она плакала, безутешно, горько, сдерживаясь, чтоб её не услышали. Малыш шагнул в комнату, она обернулась, и он увидел её мокрое от слез лицо и глаза, залитые такой тоской и страданием, какие не могут быть ни у одного автомата на свете.
И бессовестный обманщик, хладнокровный лжец, постыдный подглядывальщик и подслушивальщик промчался босыми ногами через всю комнату, обхватил обеими руками шею мамы, повис на ней и заревел, полностью опозорив, зачеркнув, предав, смыв и вывернув наизнанку свой великолепный Диплом об Окончании Детства.
— Я всё, всё тебе врал! До капелечки всё!..
— Да что ты, неужели? — улыбаясь, сказала мама, обнимая и целуя своего бывшего Маленького Взрослого. — А почему ты это делал?
Но её неудавшийся взрослый ещё не мог говорить, он был слишком занят тем, что впервые за долгое время чмокал, тёрся носом о её щёку, размазывал свои слезы и громко дышал ей в ухо. Поэтому она продолжала сама:
— Всё началось после курсов, когда тебя так поразило… и ты решил проверить, не позвоночная ли твоя мама, правда? Да, милый, да, позвоночная, хотя это звучит довольно бессмысленно. И можно ещё, например, назвать формулу химического состава наших с тобой слез, когда мы оба ревём вместе, как сейчас! Но в ней не будет ни состава нашего горя, от которого мы плачем, ни нашей радости, что мы, кажется, опять нашли друг друга, правда?
— А… га!.. — задушевно пробубнил, прижимаясь к её плечу всем лицом, Малыш.
— И звёздное небо, милый, ничуть не делается менее прекрасным для людей от того, что они знают, что звёзды не фонарики и не приклеены к небу, правда?.. А теперь ты можешь говорить. Тебе хочется мне что-нибудь рассказать?
— Ага, — немного сконфуженно растирая рукавом глаза, встряхнулся Малыш. Хочется. Всё! Ничего, что это тайна?
— Я думаю, ничего. Но подумай сам.
— Я тоже думаю, ничего… — Он хмуро улыбнулся и чуть подмигнул, чтоб показать, что он не очень-то раскис от нежностей. — Так вот, мы подбирали, ловили и прятали листки. Мы их не сдавали пожарным…
И он рассказал маме всё, что знал сам. Даже сказку о молодом короле и старом драконе, со всеми подробностями. И, когда он дошёл до конца, они оба засмеялись от радости, что всё так хорошо кончилось, когда королева Рваный Халатик взялась за свою третью ношу. И тут они, сидя обнявшись на краю маминой постели, посмотрели в окно и увидели, что ночь прошла и над большим городом, над его серыми крышами и пустыми площадями встаёт розовый рассвет.
Глава 32. ДОМИК НА ПУСТЫРЕ ПРИБЛИЖАЕТСЯ К ГИБЕЛИ
Мама спустилась вниз, на кухню, чтобы приготовить завтрак. А Малыш валялся поперек маминой кровати, потягиваясь на разные лады и позёвывая в ожидании, когда его позовут к столу.
Ложиться спать не стоило и пробовать — за окнами стало совсем светло.
Слышно было, как внизу, на кухне, вода с шипением бежит из крана. Потом раздалось более приятное шипение — масла на сковородке, — и донёсся запах жарящейся яичницы. Хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице.
Малыш закрыл глаза, решив притвориться, что спит, но ничего не получилось: мама окликнула его, ещё не успев подняться до верхней площадки.