Капитан мародеров. Демон Монсегюра

Крючкова Ольга Евгеньевна

Он даже называл жену не «мадам» или «сударыня» как прежде, а по имени, чем доставлял ей немалое удовольствие. Она не злоупотребляла вновь вспыхнувшими чувствами мужа, не требовала повышенного внимания, но иногда было приятно его помучить – холодная месть приятна на вкус.

Через месяц баронесса привязала подушку побольше. Но возникала одна проблема – служанка, которая обычно помогала ей раздеваться, готовила ко сну и к вечернему омовению в ванной. А вдруг она заметит и проболтается? На каждый роток не накинешь платок. Однако Франсуаза вышла из положения и заказала у портнихи несколько широких марлотов[18] с застежкой спереди. Причем обмерить себя портнихе категорически запретила.

И когда появились новые платья, Франсуаза вполне стала справляться сама, без служанки. Ее поведение домочадцы истолковали как прихоть беременной женщины.

Наступил апрель, приближались положенные сроки. Баронесса всячески жаловалась на недомогание, боль в ногах, вызванную вынашиванием наследника. Единственное, что она позволяла служанке, так это готовить травяные ванночки для ног, снимающие боль отечность ног. Все остальное по-прежнему упорно делала сама.

Примерно за неделю до предполагаемых родов, Франсуаза, лежа на кровати, призвала мужа. Он не замедлил явиться, крайне взволнованный:

– Франсуаза, дорогая, вам плохо?

Барон, как человек многое повидавший за свою бурную жизнь, отлично понимал, что легкие роды бывают лишь у крестьянок, но только не у знатных женщин. Он прекрасно помнил свою мать, которая родила мертвую девочку и металась неделю в горячке после этого – думали, не выживет.

– О, Бертран! Не могу сказать, что хорошо. Впрочем, чем ближе к родам, тем тяжелее… Я прошу вас, Бертран, дать мне обещание…

– Конечно, Франсуаза, все что угодно, – желание барона иметь наследника было столь велико, что он готов был пообещать жене и невозможное, вплоть до того, что не будет изменять никогда. В библейские времена мужчина мог иметь столько жен, сколько в состоянии содержать, и барона до сего времени такое положение дел устраивало. Но все течет, все меняется…

– Тогда, обещайте, что пошлете за Итридой, ведьмой, которая живет в горах, в верхнем течении Гаронны. Говорят, она хорошая повитуха. У меня слишком поздние роды, я могу не разродиться. Тогда и я, и ваш наследник вместе уйдем в Мир Иной, оставив вас одного.

Барон не на шутку разволновался.

– Обещаю! Если вы считаете ее хорошей повитухой, я просто не смею возражать.

Барон сдержал обещание. Как только баронесса «почувствовала» малейшие схватки, он сразу же отправил за ведьмой повозку. Через два часа появилась Итрида, несколько располневшая со времени последней встречи с баронессой. Одетая в серый широкий шерстяной балахон, неизменно увешанная амулетами на все случаи жизни, Итрида с трудом слезла с телеги, и вразвалочку вошла в замок. Служанки при ее появлении испугались и разбежались, кто куда.

Итриду встретил сам барон:

– Если поможешь баронессе, я щедро тебя награжу.

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я принимала поздние роды. Все будет в порядке. Только прошу в спальню к баронессе не входить, мне не мешать. Если, что понадобится, позову служанок.

Она с важным видом, тяжело дыша, начала подниматься по винтовой лестнице. Вошла в спальню, плотно закрыв за собой дверь.

– Итрида, наконец-то, ты здесь! – волновалась баронесса.

– Все хорошо, сиятельная госпожа, все идет по плану. Смотрите, какой подарок я вам принесла.

Ведьма распахнула свой широченный балахон, и сразу стало ясно, для чего он понадобился. Под животом у нее, словно в люльке, висел привязанный теплой шерстяной шалью, спящий младенец. Итрида развязала шаль и положила его рядом с Франсуазой на кровать. Мальчик был крохотный, еще сморщенный, видимо рожденный на днях.

– Вот ваш сын, сиятельная госпожа. Наследник замка Кастельмар. Красавчик, правда?

Франсуаза, погладив малыша по крохотной головке, разрыдалась. С этими слезами вытекла вся скопившаяся за долгие годы обида и напряжение.

– Да, малыш необыкновенно хорош. Я назову его Шарль, в честь своего отца, – произнесла баронесса, все еще всхлипывая.

– Итрида, а почему он спит так крепко?

– Не волнуйтесь, госпожа, так надо. Я дала ему несколько капель сонного отвара. Ребенок проспит еще часа четыре. Мы же с вами за это время должны родить, – сказала ведьма и хрипло хихикнула. – Вы готовы?

– Да! Что я должна делать? – баронесса готова была стоять на голове, если Итрида велит это сделать.

– Стоните как можно громче, потом кричите. Пусть все слышат как вам тяжело и больно.

Баронесса вошла в роль, стонала с удовольствием, представляя, будто рожает на самом деле. Барона пот прошиб от криков жены, больше всего он волновался за наследника и молился: «Господи, пусть Франсуаза умрет, но только не ребенок!»

Минуло четыре часа. Ребенок открыл глаза, посопел и сделал движение языком, ища сосок груди, он был явно голоден. Итрида специально его заранее не покормила, чтобы при пробуждении младенец кричал погромче, а все обитатели замка, таким образом, услышали бы «первый крик» новорожденного.

– Кричите, госпожа! Кричите изо всех сил, – приказала ведьма баронессе.

Франсуаза послушно издала чудовищный вопль. В этот момент ребенок окончательно проснулся от криков «матери» и, пронзительно завопив, настойчиво потребовал грудного молока. Ведьма взяла малыша и облила его головку кровью кролика, которую принесла с собой предусмотрительно в кожаном бурдюке. Затем перепачкала кровью простыни, рубашку Франсуазы и выставила на видное место чашу с «детским местом», извлеченным из глубокого кармана балахона. В качестве «детского места» ведьма использовала разорванный бычий пузырь, который предусмотрительно обильно облила кровью, то же самое проделала и со своими руками. Для пущей убедительности она испачкала свой балахон и спрятала бурдюк в его бездонном кармане.

Положив младенца на живот баронессы, Итрида открыла дверь и громогласно приказала:

– Теплой воды и пеленки, быстро!!!

Тут же появилась служанка со всем необходимым, теплую воду постоянно меняли и держали наготове. Одна из служанок помогала Итриде обмыть «новорожденного», другая меняла белье баронессе. В такой суете и радости, служанка, меняющая рубашку баронессе, не заметила, что живот ее гладкий и упругий, каким не может быть у только что родившей женщины.

Девушка, обмывавшая мальчика, приговаривала: