Капитан Невельской (др. изд.)
Шрифт:
— Давай, — обрадовался старик. Это куда спокойней, чем толковать на политические темы. К тому же дело сулит барыши.
— Козлов! — крикнул капитан. Матрос, растолкав гиляков, явился.
— Все убрать! Подавай образцы товаров. Конева сюда! Будем меняться! — обратился он к старику, черпая дымящейся трубкой табак.
Матросы внесли ситец, плис и красное сукно. Маньчжуры вскочили и закричали, не слушая, кажется, друг друга и хватая руками куски материи. Только старик сидел, спокойно посасывая трубку.
Толпа зашумела. Всем хотелось в
— Надо бы, Геннадий Иванович, вынести торговлю наружу! — сказал Козлов.
Капитан посоветовался с маньчжуром. Тот закивал головой.
Козлов был хозяйственный человек. В портах он обычно ходил с подшкипером на базар. Матрос велел гилякам и маньчжурам, толпившимся у входа, отступить и сесть.
— На свету, чтобы без обману! — подмигивая толстому китайцу, сказал Козлов. — Чтобы все было видно, — пояснил он, показывая пальцами сначала себе на глаза, а потом на товары.
— Моя понимай! — ответил китаец.
Козлов уселся рядом со стариком. И матрос и старик — разглаживая усы, с большим достоинством поглядывали друг на друга.
Появились и маньчжурские товары: мешки с крупой, леденцы в бумажных кульках, ящики водки, оклеенные синей бумагой, и синяя бумажная материя.
Конев развязал мешок, нагреб полные ладони проса, попробовал и сбросил все обратно.
— Смотрите, Геннадий Иванович! — обратился он к капитану.
Тот и сам все видел. Торговля маньчжур была налицо.
Тень пробежала по лицу старика. Он как бы взглянул на просо глазами капитана и почувствовал, какая это гниль и заваль. Старик, подумав, что русские откажутся меняться, живо глянул направо и налево и, увидя толстяка, подозвал его.
— Велит плохие товары унести, — быстро переводил Позь, — сердится…
— Такое просо мы привозим только для гиляков, — стал оправдываться старик. — У нас на лодках есть хорошее просо и рис. Сейчас принесут.
— Сахар чистый! — молвил Конев, пробуя леденец с видимым удовольствием.
Толстый купец просиял. Это были его леденцы. Пока маньчжуры переругивались, оп подсунул матросу свой кулечек.
— Таким пшеном кормить птиц, а не людей, — сказал Конев.
Позь перевел.
— У гиляков нет домашних птиц, — глубокомысленно ответил усатый маньчжур в длинном черном халате.
— Вот уже несут, — обрадовался старик.
Появились новые мешки. Маньчжур вскочил и сам развязывал их. Стоя перед Невельским, он лил ручьями крупное красноватое пшено между пальцев.
— Нравится? — почти кричал он.
— Преотличное просо, — сказал капитан, беря горсть. — Верно ведь, Козлов?
— Точно так вашескородие!
— Да где растет такое?
— На Сунгари, в верховьях, — радуясь, что товар понравился, отозвался старик. — А вот посмотри рис!
— А вот какой мука! — приставал румяный китаец, бывавший на Кяхте. — О! Сымотли! — восклицал он по-русски.
— Этот хлеб растет под Нингутой, на Хурхе, — поучал усатый маньчжур. — Река Хурха в географии называется Муданьцзян. Там много крестьян из Китая, они сеют пшеницу. Нингутинская пшеница — самая лучшая в Маньчжурии.
Держа рис на ладони, и глядя на его крупные перламутровые зерна, Невельской подумал, что в верховьях — земледельческая страна, что там действительно тепло, гораздо теплей, чем здесь. Не зря туда стремились католические миссионеры, внушая маньчжурам еще в древние времена неприязнь к России [121] .
Старик схватил кусок красного сукна.
— Цена? — азартно вскричал он.
Капитан сбросил рис с ладони, поднял лицо кверху и, прищурившись, стал высчитывать. Всем маньчжурам понравилось, что Невельской так сощурился и сам стал похож на маньчжура.
121
Людовик XIV отправил в Пекин четырех иезуитов с титулами «королевских математиков». Один из них — Жан-Франсуа Жербильон, изучавший Китай и Маньчжурию и оставивший ряд трудов о стране, был назначен в 1688–1689 гг. представителем китайской стороны при заключении Нерчинского договора. В переговорах с русскими принимал участие также другой иезуит — Томас Перейра.
Для людей, оставшихся на зимовку, нужны были и водка, и просо, и леденец. Невельской знал, как рады бывают матросы, когда к столу прибавляется что-нибудь сверх обычного казенного довольствия. Он посоветовался с Козловым. Перевели цену ситца, сукна и плиса на просо и рис.
Матрос схватил старика за руку и, хлопнув что было силы, выкрикнул цену. Все маньчжуры радостно закричали. Пшено и рис они даром получили от китайцев-арендаторов, а капитан давал сукно, ситец, плис.
— Я беру! — быстро сказал старик, садясь как курица и кладя руки на куски.
— Ситца давай, ситца давай! — кричал по-русски кяхтинец.
Невельской уступил все по дешевке. Все товары разобрали. Торговля окончилась. Маньчжуры сияли.
— Напрасно собаки гиляки нас пугали русскими, — говорили между собой маньчжуры.
— Твоя хороса человека! — говорил кяхтинец. — Богата купец!
— Я очень рад, что с тобой познакомился, — сказал старик. — А теперь мы хотим, чтобы ты пришел к нам в гости. Мы будем очень рады.
Невельскому самому хотелось побывать у маньчжуров. Он сказал, что благодарит за приглашение и будет обязательно.
Маньчжуры откланялись и удалились. Все они были веселы. Только старик, казалось, был чем-то озабочен.
Капитана обступили гиляки.
— Ну что, капитан, видал, какие маньчжуры? — спросил Чумбока. — Тебя-то они боятся. А если тебя нет, они другие.
Толпа зашумела. Сквозь нее продрались какие-то люди в меховых лохмотьях. Они опустились перед капитаном каждый на одно колено, вытягивая вперед руки, сложенные горстью, ладонь на ладонь.