Капитан Поль
Шрифт:
— Маркиз не убил его, надеюсь? — вскрикнул Поль, схватив старика за руку.
— Твой отец сказал маркизу: «Жизнь ваша в моих руках, сударь, и я мог бы вас убить; но я оставляю вас в живых, чтобы вы простили меня, как я вас прощаю». При этих словах граф упал и больше не шевельнулся: пуля маркиза пробила ему грудь навылет.
— Отец! Отец! — вскричал молодой моряк, ломая руки. — А тот жив!.. Тот, кто убил отца моего… Ведь он жив — правда? — и еще не стар. Он ведь может поднять шпагу и держать в руках пистолет? Пойдем к нему… сегодня… теперь же… Ты скажешь: это его сын, вы должны с ним драться… О, этот человек… этот человек… Горе ему!
— Господь позаботился об
— Да, правда, я и забыл! — проговорил Поль.
— И в своем безумии, — продолжал старик, — он постоянно видит эту кровавую сцену и по десять раз в день повторяет последние слова, сказанные ему твоим отцом.
— А, так вот почему маркиза старается не оставлять его одного!
— И вот почему она стремится держать подальше от него Эмманюеля и Маргариту, уверяя, будто отец не хочет их видеть.
— Бедная сестричка! — сказал Поль с выражением удивительной нежности. — Теперь ею хотят пожертвовать, принудив выйти за этого негодяя Лектура!
— Да, но этот негодяй Лектур, — возразил Ашар, — увезет Маргариту в Париж, а ее брату поможет стать командиром драгунского полка, и тогда маркизе можно будет уже не бояться присутствия своих детей. Тайна ее останется между ней и двумя стариками, которые завтра… даже сегодня ночью могут умереть, а могила безмолвна.
— Но я, я!
— Ты? Никто даже не знал, жив ли ты: пятнадцать лет, с тех пор как ты убежал из Селкерка, о тебе ничего не было известно. И разве не могло случиться, что какое-нибудь обстоятельство помешало бы тебе благополучно приехать сюда? Разумеется, она тебя не забыла… но она надеется…
— О! Ты думаешь, что моя мать?..
— Прости, — сказал Ашар, — нет, я вправду ничего не думаю, это я так, забудь…
— Да, да, поговорим лучше о тебе, об отце.
— Надо ли говорить, что последняя воля его была в точности исполнена? Днем за тобой приехал Фильд, и вы отправились в путь. С тех пор прошел двадцать один год и я каждый день молил Бога, чтобы в назначенный день увидеть тебя. И молитвы эти исполнились, — продолжал старик, — слава Богу, ты здесь, и твой отец ожил в тебе… Я снова его вижу, говорю с ним… я не плачу больше, я утешен!..
— А тогда — он точно был мертв? Без дыхания, без жизни, без малейшей надежды? Умер на месте?
— Да, он умер!.. Я принес его сюда… положил вот на эту постель, где ты родился, запер дверь, чтобы никто не вошел в дом, и сам отправился рыть могилу. Я провел весь день за выполнением этого скорбного долга, ибо, по желанию твоего отца, никто не должен был быть посвящен в эту страшную тайну. Вечером я вернулся за его телом. Странно устроено сердце человеческое: как трудно ему расстаться с надеждой, что вложена в него Богом! Я видел, как твой отец упал… ощущал, как холодеют его руки… поцеловал его застывшее лицо… покинул его, чтобы вырыть ему могилу, — и когда она была вырыта, когда печальный долг был исполнен, я возвращался с трепещущим сердцем: мне казалось, что во время моего отсутствия… хотя это было бы чудом… жизнь возвратилась, что он приподнимется на постели и заговорит со мной. Я вошел… Увы! Увы! Евангельские времена миновали, и Лазарь остался простертым на своем ложе. Он был мертв! Мертв! Мертв!
Старик, подавленный воспоминаниями, на несколько минут замолчал, только тихие слезы текли по его морщинистому лицу.
— Да, — воскликнул Поль, разражаясь рыданиями, — и ты исполнил свою священную миссию! Благородное сердце! Дай мне поцеловать руки, которые предали земле тело моего отца. И ты верен его могиле, как верен был ему при жизни. Единственный страж гробницы, ты остался возле него, чтобы чьи-то слезы орошали траву, выросшую на его безвестной могиле. О, насколько же те, кто мнят себя великими, потому что их имена гремят во время бури или войны, перекрывая шум урагана и битвы, ничтожны, старик, перед твоей безмолвной преданностью! О, благослови меня, благослови меня, — попросил Поль, падая на колени, — ведь отец уже не сможет этого сделать.
— Обними меня, мальчик мой, обними меня, — сказал старик, — ты слишком превозносишь простое и естественное дело. И потом, поверь, то, что ты называешь моей преданностью, было для меня поучительно: я увидел, как мало места человек занимает на земле, как быстро исчезает он, когда Господь отвратит свой взор от него. Отец твой был молод, устремлен в будущее, мужествен — последний потомок древнего рода, носитель благородного имени. Какая жизнь перед ним открывалась!.. У него были родственники… друзья… И вдруг он исчез, как будто земля разверзлась у него под ногами. Не знаю, искали ли его следы чьи-нибудь заплаканные глаза, знаю только, что уже двадцать один год прошел с тех пор, как он умер, и никто не приходил на эту могилу, никто не знает, что он лежит там, где трава гуще и зеленее. А человек, надменный безумец, думает, что он что-нибудь значит!
— Неужели моя мать никогда не приходила туда?
Старик промолчал.
— По крайней мере, теперь мы двое будем знать это место, — продолжал Поль. — Пойдем, покажи мне его. Клянусь, я буду приходить сюда всякий раз, как мой корабль бросит якорь у берегов Франции.
При этих словах он повлек Ашара в первую комнату; но, открывая входную дверь, они услышали легкий шум шагов со стороны парка; то была Маргарита со своим слугой. Поль поспешно вернулся в дом.
— Это моя сестра, — сказал он Ашару, — моя сестра… Оставь нас на минуту одних, мне надо поговорить с бедной девушкой… Я сообщу ей такие вести, что она проведет счастливую ночь. Надо уметь сострадать тем, кто не спит и плачет!
— Не забудь, — сказал Ашар, — что тайна, которую я тебе открыл, не только твоя, она принадлежит и твоей матери.
— Не беспокойся, старый друг, — сказал Поль, подталкивая Ашара ко второй комнате. — Я буду говорить с сестрой только о ее деле.
В эту минуту вошла Маргарита.
X
Девушка, по обыкновению, принесла старику всякой снеди и с удивлением увидела в комнате, где ее уже десять лет встречал только Ашар, красивого молодого человека, с благожелательной улыбкой смотревшего на нее. Она сделала слуге знак — тот поставил корзину в углу комнаты и вышел за дверь ждать свою госпожу. Маргарита подошла к Полю и сказала:
— Извините, сударь, я надеялась найти здесь моего старого друга Луи Ашара… Я принесла ему от матушки…
Поль жестом показал, что тот, кого она ищет, находится в другой комнате. Он не мог говорить, чувствуя, что голос может его выдать. Девушка поблагодарила его едва заметным кивком и исчезла за дверью.
Поль следил за ней взглядом, прижав руку к сердцу. Его по-детски чистая душа, куда никакая любовь еще не проникала, в святой простоте раскрылась навстречу первым волнениям родства. Ведя жизнь одинокую и не имея иных друзей, кроме суровых детей океана, он всю теплоту и нежность своего сердца обращал к Богу; и хотя христианину-ригористу его вера могла показаться не вполне ортодоксальной, надо признать, что поэтическая нота, неизменно звучавшая в его словах, была безмерной и вечной молитвой. Поэтому не мудрено, что впервые испытанное им братское чувство оказалось таким же пылким, как чувство первой любви.