Капкан для крысы
Шрифт:
Буквально через две минуты во двор въехал ПАЗик с занавешенными окнами в сопровождении двух черных «Волг». Из автобуса высыпались ОМОНовцы в черных масках, и, получив указания, кинулись следом за азербайджанцами.
Мухтар и его подручные вышибли дверь одним ударом ноги и ворвались в квартиру. На полу лежал человек. Изо рта и из носа у него пузырями вытекала белая пена. Человек не шевелился.
– Сука! – зло процедил Мухтар. – Сдохнешь, как собака!
Снизу на лестнице донесся топот сапог.
– Атас, Мухтар! – вскрикнул один из помощников. – Бросай все! Бежим! Этот и так подохнет!
– Назим сказал, что мы должны его казнить, что бы все знали, что нас нельзя кидать. Сам он умереть не должен. А в тюрьму мы все когда-нибудь попадем, – философски заметил Мухтар. – А ну, ко мне!
Обречено вздохнув, паникер подошел и взвел пистолет.
– Начали!
Три ствола загрохотали разом, всаживая комки металла в и так уже бездыханное тело. Игорька казнили уже второй раз, и шансов у него не было.
Когда ОМОНовцы ворвались в квартиру, три пистолета ТТ валялись рядком в коридоре, а азербайджанские киллеры лежали в комнате лицом вниз, заложив руки за голову, облегчая милиции работу, а себе участь. Для проформы им все же прошлись сапогами по ребрам, но без энтузиазма, скорее, по привычке.
Чип и Дейл увидели, как из подъезда ОМОНовцы вывели арестованных, усадили их в автобус, погрузились сами и уехали. Чип завел мотор БМВ и медленно проехал мимо подъезда, у которого о чем-то разговаривали Виктор, Таранцев и еще какой-то мужчина в штатском.
Виктор поймал вопросительный взгляд Чипа, и едва заметно кивнул. Таранцев заметил это, проводил долгим взглядом проезжающую машину и отвернулся, ничего не сказав.
Над промокшим кладбищем кружились, каркая, черные вороны. Снег таял, с неба сыпал противный мелкий дождь. У свежей могилы было людно, кто-то произносил напыщенные скорбные речи, но несколько человек выделялись из толпы, отбывающей положенный номер. Петр Сидоров только сейчас осознал всю глубину постигшего его горя. С этого дня он остался один на этой Земле. Ему хотелось с кем-то разделить эту утрату, но на всем свете не оставалось больше ни одной родной ему души.
Он поднял покрасневшие глаза и увидел рядом с собой девушку в черном платке. На ее лице была такая смертная тоска, что ему стало на мгновение страшно. Он осторожно взял ее за руку. Анечка вздрогнула, посмотрела ему в лицо. И словно лопнула пружина, удерживавшая ее слезы. Она прижалась к его груди и плечи ее затряслись в безудержных рыданиях.
Чип со строгим лицом стоял недалеко от гроба и слышал, как Дейл, подойдя к покойнику, встал на колени и прошептал:
– Прости, что я тебя не уберег. Я все сделал. Прощай.
Какие-то мужчины закрыли крышку гроба и опустили его в черную пасть могилы. Дейл бросил горсть мокрой земли и пошел прочь, вздрагивая, когда за спиной по полированной крышке стучали черные комья.
Проходя мимо Петра, он остановился на мгновение и, положив руку ему на плечо, легонько сжал его. Аня посмотрела на него мокрыми от слез глазами и тихо сказала:
– Он меня простил. Я знаю. Он простил меня.
Дейл вымученно улыбнулся. Снежинки, летевшие с неба вместе с дождем, таяли в его волосах и стекали водой по лицу. Они были очень похожи на слезы. А, может быть, это слезы и были.
Эпилог.
– Это ты подменил порошок в его пакете? – Чип смотрел в лобовое стекло своей машины, не поворачиваясь к другу.
– Только резинки поменял. Он сам выбрал свою смерть.
– Может, передумаешь? – в голосе Чипа слышалась надежда. – Я сказал Резо, что мы работаем только вдвоем. Он согласен.
– Нет, Генка. Я устал. Это было не самое сложное дело, но оно подорвало меня морально. Я не смогу сейчас работать.
– Ну, отдохни немного. Слетай на острова…
– Может быть, позже…
Чип вздохнул:
– Ну, и куда ты теперь?
– Письмо получил от Сергея. Мы с ним в Карабахе в русском батальоне воевали. Он сейчас в Югославии. Уехал туда добровольцем, когда в Боснии драка была. Война кончилась, а он там остался. Женился, дом у него.
– И что?
– К себе зовет. В Косове заваруха начинается. Мы с ним еще под Мардакертом мечтали подраться с американцами. Кажется, намечается возможность. Попробуем на прочность морскую пехоту.
– Шел бы тогда лучше к албанцам. У них бабок не меряно.
– Спасибо, но я по жизни – крестоносец. Мне с мусульманами не по пути. Да и бабки у них круто на наркотиках замешаны. А я это дерьмо и раньше не любил, а теперь просто ненавижу.
– Когда вернешься?
– Не знаю. Визу уже получил. Может, через год.
Друзья замолчали. Расставаться было тяжело, они оба чувствовали, что отрывают от себя что-то важное, часть себя самого, они становились в два раза меньше. Наконец, Дейл решился и открыл дверцу машины.
– Ладно, долгие проводы – лишние слезы. Не унывай, я вернусь. Мы встретимся, Портос. Обязательно встретимся.
Чип долго смотрел ему вслед, пока Дейл не скрылся в толпе прохожих. А потом уверенно сказал сам себе:
– Мы обязательно встретимся!
02.—06.1999.