Капкан. Сожженный некролог
Шрифт:
— Так и быть, прощаю. Однако теперь надо сделать ряд чрезвычайно важных дел — собственно, ради этого я и прервал допрос…
— А я-то думал, что вы сделали перерыв ради меня и ради пьесы. Выходит, вы и для меня вырыли яму, в которую я угодил…
— Ну что вы. А если серьезно, то виновный, заметив «капкан», может попытаться бежать. В таком случае мы должны ему помешать.
— Разве есть опасность побега?
— Несомненно! Наш виновный ужасный наглец.
— А вы не преувеличиваете? Не заговорил ли в вас профессиональный инстинкт гончей, если можно так
— Наоборот, я считаю, что в данном случае веду себя чересчур доверчиво. Впрочем, это тоже одна из сторон моего метода…
— Любопытно, кто, по-вашему, способен скорее терять совесть — мужчины или женщины?
— Женщины, если дойдут до предела отчаяния и страха.
— А кто из наших подопечных находится у этого предела?
— Все! Или почти все. Как вы предполагаете строить пьесу?
— Буду, по примеру Шерлока Холмса, шаг за шагом придерживаться фактов. Большинство реплик я запомнил и дословно «перепишу».
— Очень хорошо!
— Кроме того, логика композиции подсказывает, что некоторые показания нужно дать не в форме прямой речи — рассказа. Их нужно сыграть. Событие, о котором пойдет речь, можно подать в виде воспоминаний, реминисценций и так далее. Пусть артисты, в том числе и тот, кто будет играть подозреваемого, покажут нам, как именно все это происходило. И еще. Может быть, некоторые события надо осветить с разных точек зрения — чтобы мы увидели их так, как нам хотят представить их разные «действующие лица», когда они пытаются убедить нас в чем-то, навязать свой взгляд на вещи…
— Значит, я так понимаю, некоторые из них будут заведомо лгать…
— Да, особенно вначале.
— Ладно! Все правильно! А теперь пошли в управление и посмотрим, какие сведения собрали для нас мои ребята.
— Сведения!
— Разумеется. Следствие всегда ведется по нескольким линиям. Я должен знать как можно больше о людях, которых допрашивают.
— Чтобы иметь преимущества перед ними — больше карт в игре?
— Именно! Кроме того, надо отдать распоряжение немедленно блокировать все «выходы» — аэродромы, вокзалы, шоссе, пограничные пункты…
— Вы предполагаете, что положение настолько серьезно?
— Очень серьезно. Совершено убийство. И у меня есть все основания предполагать, что бегство подготовлено давно.
— «Братишка», который собрался уезжать, да?
— Пусть это будет ваша версия. Вообще вам и вашей пьесе очень повезло: мы встретились не со слабыми людьми. А у действующих лиц художественных произведений должны быть сильные характеры.
— А у инспектора? У него тоже должен быть сильный характер?
— Безусловно! Слабый человек не может быть следователем, или, по терминологии Конан Дойла, детективом. Обычно, чтобы стать чем-то или кем-то, даже «образцовым» преступником, человек должен обладать характером, уметь действовать последовательно, быть, если хотите, фанатиком. Кто, по-вашему, подходит под такое определение среди наших героев?
— Кто? Дайте подумать… Имеются в виду и положительные герои?
— Конечно.
— Так… Отец, мать, особенно Любен, «братишка»…
— А
— А что вы думаете о Юлии?
— Я думаю вот что: если за первым последует второе убийство, то жертвой может стать Юлия…
— Жертвой? Юлия? Тогда зачем же вы оставили ее среди них?!
— Ну, я надеюсь, до этого не дойдет, а кроме того, это тоже капкан, дорогой автор! Капкан…
Было около двенадцати, когда мы уходили, приближалось время обеда. Пересекая бульвар Витоши, инспектор вдруг «сообразил», что здесь поблизости находится столовая их ведомства, и предложил мне зайти с ним туда.
— Вряд ли нам будет до еды, когда вернемся, — пояснил он. — Кроме того, события могут принять такой трагический оборот, что даже двое здоровых мужиков, вроде нас, лишатся аппетита.
Мне хотелось напомнить ему, что «задержанные» тоже голодны, но я прикусил язык, подумав, что в такой квартире наверняка постепенно готовят вкусную еду и запасов там достаточно. Правда, сейчас вряд ли они вспомнят о еде…
Нам принесли суп, жареное мясо с салатом и десерт. Пирин ел с видимым удовольствием, это раздражало, но он и меня заставил взять все три блюда и съесть их. В довершение нам принесли чудесное холодное пиво, а потом кофе. Похоже, Пирин пользовался расположением официанток. И тут за кофе я понял, что он нарочно медлит, что это тоже деталь его метода. Hepвы у этих людей натянуты до предела. Если он заставит их еще немного поволноваться, это совсем не повредит следствию…
Милиционер, стоявший на лестничной площадке у дверей квартиры, козырнул инспектору. Я тоже поднял руку в военном приветствии, так как уже чувствовал себя «должностным лицом», посвященным в тайны, которые другие не знают. Мы вошли в небольшую темную прихожую и сразу же почувствовали напряженную атмосферу в холле: там все мгновенно затихли. Мы отсутствовали гораздо больше, чем было необходимо, — это явно взвинтило наших «подопечных».
Когда мы вошли в холл, все сидели вокруг большого орехового стола. Конечно, мы прервали весьма «горячие» прения, и не успели переступить порог, как на нас, словно тигрица, набросилась Юлия:
— Я не могу больше сидеть здесь и ждать! Пустите меня к отцу! Мое место сейчас возле него!
— Но, Юлия, ты же знаешь, что он… — пытаясь быть сдержанным, проговорил Любен.
— Нет! Нет! Этого не может быть! Он не погиб во времы Сопротивления, когда был в самой критической ситуации…
— Но сейчас…
Инспектор, прервав их, подошел к Юлии.
— Прошу вас, пройдемте со мной, нам нужно выполнить одну формальность…
Он взял ее под руку и бережно повел в другую комнату. Но тут же обернулся ко мне:
— Пойдемте с нами!
Мы вошли в комнату супругов. Инспектор кивком указал мне на дверь. Я сразу сообразил, что ему нужно: не закрывать ее плотно, встать поближе и постараться услышать, о чем будут говорить оставшиеся. Я так и сделал.
— Загадочная личность — этот… — послышался голос «братишки».