Капли звездного света
Шрифт:
Сигнал понесется к звездам со скоростью света, то есть в пятнадцать раз медленнее сигнала бортового лазера, работающего на генераторах Кедрина. Но здесь важна не скорость, а энергетика.
Отпадает, наконец, энергетическая сложность межзвездной связи, и останется лишь задача взаимопонимания разумов. Проблема, не решенная до сих пор.
Перед станцией стоял высеченный в скале орел. Птица расправила могучие крылья, высоко подняла клювастую голову, смотрела на восток — туда, где по утрам поднимался в бирюзовом зареве Альтаир.[1] Птица была символом и Надеину объяснили, что она, может быть, уцелеет во время Передачи, потому что вырублена из сверхпрочных горных пород.
В распоряжении Надеина был час. Потом нужно вернуться на Базу, на этот едва заметный светлячок в темном предрассветном небе Лонгины. Драматург жадно осмотрелся. Плато Устинова было невелико, оно больше напоминало кратер потухшего марсианского чулкана или лунный цирк.
Нo здесь, на Лонгине, все настолько покорежено, что любая мало-мальски ровная площадка тут же ролучала громкое название — плато.
Теоретики подсчитали: Альтаир полностью заряжает атмосферу за два с половиной года.
Потом — вспышка. Начнется Передача — и в одно мгновение потекут эти скалы, на их месте вздыбятся другие, от плато останется лишь название, да ещё, пожалуй, эта сугубо земная птица с оплавленными жаром крыльями. Так уже было лет шесть назад, когда на Лонгину опустился «Ахилл» и передал сообщение об открытии.
Передача погубила звездолет, но сигнал достиг Земли, достиг гораздо раньше, чем сама вспышка, — ведь скорость света, излучаемого бортовым лазером, в пятнадцать раз больше скорости, с которой мчится в пространстве «обычный» свет. Только через десять лет на Земле увидят в созвездии Орла отсвет далекого пожара. Двадцать тысяч солнц на мгновение осветят земную ночь — это достигнет Солнечной системы пламя гибели «Ахилла». Подобное должно было случиться с «Корсаром», со спасательной экспедицией.
«Корсар» спас Яворский. И было бы нелогично, нетеатрально давать в пьесе гибель самого Кима как игру случая. Что бы ни говорил Базиола, Яворский — герой. Он мог не успеть к отлету «Корсара», он почти наверняка не успел бы, но он не мог не попытаться. Ким был осторожен, говорит Базиола. Но тогда почему он стал пилотом? В любом, даже каботажном, рейсе возможны случайности, не предусмотренные никакими инструкциями. Железное здоровье — отговорка, которой Верблюд прикрывал свои мечты, свою жажду необычного. Он был осторожен, Верблюд, но он отлично знал: идеи остаются пустыми словами, если нет возможности действовать, нет сил достигнуть цели. И когда такая возможность появилась, мог ли Ким устоять перед соблазном увидеть собственную мечту?
Хорошо. Примем, что Яворский должен был действовать. Как? Покидая Росс-154, капитан «Геркулеса» знал об открытии планеты-лазера, знал и о том, что может не успеть к старту «Корсара».
Другие люди первыми опустятся на поверхность угаданной им планеты, другие люди первыми… Другие люди…
Надеин медленно пошел прочь от станции по неровной каменистой дороге. Мысль еще не оформилась, и драматург не знал, какими словами объяснить Базиоле свою догадку. Другие люди. Люди, которые не знают истинной причины гибели «Ахилла». Люди, уходящие в очередной звездный поход. Яворский должен был торопиться на Землю, должен был рисковать, обязан был вернуться на планету до старта «Корсара».
Не из-за себя. Из-за других. Именно так.
— Осторожнее, Андрей, — услышал Надеин в наушниках голос диспетчера. — Справа глинистый провал.
«Беспокоятся», — подумал Надеин. Его не хотели выпускать одного, он с трудом настоял. Это была последняя возможность побывать на Лонгине, сегодня пробная Передача с отключенными лазерами, больше полетов не будет.
Тоскливая планета. Черные контуры скал, сероватый купол станции, серебристая чаша звездолета — теневой театр. Он, Надеин, не прожил бы и дня в этой каменистой неподвижности, и он не понимал восхищения, с которым говорили о пейзажах Лонгины на Базе. Нужно обладать большим зарядом бодрости, чтобы жить здесь, хвалить эти пейзажи, радоваться серым рассветам. Если бы Яворский не погиб на пути к Земле, он мог бы… На пути к Земле… Почему?
Догадка пришла в какое-то мгновение, и Надеин улыбнулся.
Он знал, что это произойдет именно здесь, он остался, спокоен.
— Вызовите, пожалуйста, кибернетика Базиолу с Базы, — сказал, Надеин. — Очень важно.
Драматург ждал. Ему нужно было задать Базиоле один вопрос.
Обязательно Базиоле, хотя с тем же успехом можно спросить у диспетчера, у любого сотрудника станции. В наушники ворвался треск помех, и голос кибернетика спросил удивленно:
— Это вы, Андрей? Что случилось?
— Пожалуйста, Джузеппе, — Надеин ускорил шаг, он почти бежал. — Я хочу знать расстояние от Альтаира до Росс-154. И сколько времени может занять полет…
— Но… — неуверенно начал Базиола.
— Семь с половиной светолет, — вмешался в разговор диспетчер. — Сто восемьдесят дней полета.
— Совершенно верно, — сказал Базиола. — Вы хотите слетать туда, посмотреть на место происшествия?
— Да нет же! — Надеин кричал, догадка его переросла в уверенность. — Яворский должен был предупредить об опасности людей, летевших на «Корсаре». И у него была такая возможность!
— Простите, Андрей, — в голосе Базиолы звучало раздражение. — Через два часа пробная Передача. Мне некогда. Поговорим о ваших версиях потом… У вас все в порядке?
Надеин молчал. Скорее! На Базу! К мнемографу! Теперь он знает, что произошло четыре года назад в системе красной звезды Росс-154.
Ночь отступила. У горизонта, где выросли крутые горбы аппаратной, вспьпяули прожекторы, и в желтоватых лучах заплясали неземные снежинки.
Полчаса до старта. Яворский решился. Звездолет готов к полету. Полчаса. Они ничего не изменят — программа старта и выхода за световой барьер составлена.
И все-таки Верблюд не уверен.
Садит у пульта, ждет стартового сигнала, думает.
Надеин несколько раз переделывал эту сцену, прежде чем показать ее Базиоле, — мысли капитана «Геркулеса» должны быть очень четкими, они должны убедить кибернетика.
«Ахилл» погиб. Погиб на его, Яворского, планете. Он должен был раньше доказывать свою правоту, должен был бороться за свои идеи. Убеждать: Базиолу, Васина, всех. Тогда не было бы трагедии «Ахилла», не было бы сейчас этого мучительного раздвоения, когда знаешь и не можешь решиться.