Капли звездного света

Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович

— Кто собрался жениться? Шеф? — Для меня это было новостью. Шевельнулось что-то, связанное с женитьбой шефа. Я не успел додумать, Саморуков уже ходил под куполом большими шагами, на меня и не смотрел. Он не со мной говорил, а с неким «иксом», сотрудником лаборатории, который только и делает, что нарушает трудовую дисциплину.

— Что это значит, Луговской? Вы больны, а я узнаю об этом последним. Завтра утром чтобы вас в обсерватории не было. Пишите заявление — неделя отгула за работу в выходные дни.

— И

вот еще, — он остановился передо мной, мне даже показалось, что в темноте глаза его светятся, как у кошки. — За то, что вы самовольно были вчера на наблюдениях, получите второй выговор. Вы знаете, как я к вам отношусь, но во всем нужна мера. Запомните раз и навсегда: вы должны делать то, что говорю я. Иначе мы не сработаемся. Ясно?

Он пошел к пульту, заговорил с Юрой — я для него не существовал. Я представил, как он приносит Ларисе добытую с неба звезду и ждет согласия. Конечно, он его получит. И тогда Саморуков начисто забудет о Ларисе, потому что никогда не вспоминает о работе, которая закончена, о цели, которая достигнута. Неужели Лариса не понимает этого?

— Вы еще здесь, Луговской? — шеф поднял голову от пульта. — Идите, идите. Вернетесь через неделю. До свиданья.

12

Никуда я не поехал. Проснулся поздно, с головной болью. Перед глазами стояла Новая Хейли, диск-звездолет, который казался золотистым в свете звезды. Что в нем? Люди, такие, как я? Или механизмы, надежно запрограммированные? Для чего сеть? Сеть ли это? Аналогии, аналогии. Неуместные, ненужные. Тому, что я видел, нет названия в земном языке, а их речи я никогда не услышу. И что бы я ни придумал по этому поводу, будет неверно и глупо.

Я оделся и пошел на работу, старательно обходя места, где мог встретить шефа, — как страус, прячущий голову в песок.

Погода была мерзкая — Медвежье Ухо, подобно сгорбленному атланту, подпирало темно-серый купол, и купол этот медленно оседал на землю белыми хлопьями первого мокрого снега. У входа в лабораторный корпус стояла Лариса, мокрая, как цыпленок.

— Жду тебя, — сказала она, не здороваясь. Я оглянулся, мне почему-то показалось, что позади маячит фигура Саморукова и слова эти обращены к нему.

— Людочка простудилась в дороге, — сказала Лариса. — Ночью был жар. А теперь она хочет сказку.

— Вот и стал я народным сказителем, — вздохнул я.

Людочка лежала в постели, укутанная по самые уши. Увидев меня, она достала из-под одеяла руки, потянулась и тоненьким голоском сказала:

— Папка пришел…

Я посмотрел на Ларису. Людочкины слова я воспринял как часть какой-то игры. Лариса стала пунцовой. Она наклонилась над кроваткой, сказала торопливо:

— Доченька, дядя Костя пришел рассказать тебе сказку…

Я начал рассказывать про паучка, плетущего сети.

Огромные сети, которые он расставляет на главной звездной дороге — Млечном Пути. Звезды, большие и малые, спешат по своим звездным делам, а на пути вдруг вырастает сеть, звезды попадают в нее, потому что они не привыкли сворачивать с пути. И тогда нападает на них паук. Пауком управляют люди, почти такие, как мы. Они набирают звездную энергию, чтобы дать жизнь своей планете, чтобы могли двигаться поезда, летать самолеты, светить фонари в ночных городах.

— Ты видел паучка? — с уважением и страхом спросила Людочка. Она привстала в постели, смотрела на меня, как на Илью Муромца.

— Видел. Звезда большая, а паучок маленький и золотистый.

— Поймай его. Я тоже хочу посмотреть. Ладно, папка? Опять! В дверях стояла Лариса, она все слышала, и лицо ее болезненно скривилось.

— Спи, Людочка, — сказал я. — Ты больна. Я пойду охотиться…

На работу решил не идти. Отдыхать я могу на законном основании — не все ли равно уважаемому шефу, где я буду поправлять свое здоровье?

Но все шло вкривь и вкось в этот день. Единственное место, где я решительно не хотел бы встретиться с Саморуковым, это вход в дом Ларисы. Столкнулись мы в подъезде, и оба опешили от неожиданности.

— Что вы здесь делаете, Луговской? — довольно спокойно начал Саморуков и облокотился о косяк. Он не собирался ни пропускать меня на улицу, не входить в дом. — Автобус ушел, а я привык, чтобы мои распоряжения выполнялись.

— Мне нечего делать в городе, — хмуро сказал я.

— А здесь у вас есть дело? Здесь обсерватория, а не клуб любителей фантастики.

Настала моя очередь удивляться. Что он хочет сказать?

— Я отобрал у Рывчина ваш опус, — объяснил Саморуков. — Любопытно изложено, но ваше незнание астрономии выдает вас с головой. Ваш талант может найти себе лучшее применение, чем здесь. Во всяком случае, в моей лаборатории вы больше не работаете.

Тремя прыжками Саморуков взбежал на второй этаж, и я услышал звонок. Потом тихие голоса, щелчок английского замка. Я стоял у дома под снегом и отлично понимал, как чувствует себя побитая собака.

Хорошо, однако, быть начальником. Понравился человек— пригласил работать. Не сработались — до свидания. Я побрел домой. На западе небо посветлело, а у самого горизонта между серостью земли и серостью неба будто втиснули клинок — узкая полоска глубокой сини рвалась и стремилась разлиться рекой, затопить сначала Медвежье Ухо, а потом и все, что пониже.

До вечера я просидел дома. Решил возместить потерю тетрадей, попавших к Саморукову. Отыскал в ящике помятый и наполовину исчирканный блокнот, вырвал чистый лист. Писал быстро — в голову пришла очередная гипотеза, наверно такая же бредовая, как все прежние.