Шрифт:
В тот день люди в интернете выдумали новое явление природы – чёрную метель. Из всех скоплений снобов и рукоблудов рассортированных у меня в телефоне по алфавиту сквозило это новое словосочетание. Чёрная метель обрушилась на Москву. Чёрная метель повалила дерево на остановку с людьми. Чёрная метель, чёрная метель… Я подошёл к окну, транслирующему вечер полный неба, что в свою очередь было полно хлопьями снега. Такого жирного и белого, что иной ассоциации кроме битвы подушками в ангельской казарме у меня не появлялось. Ветер гонял выпавшие перья райских птиц-блондинок над фонарями и окуклившимися машинами, однако, всё, что только видел взгляд за стеклом было удивительно белым и нежным. Чёрная метель должно быть проросла в головах людей из интернета и заполнила их хрусталики сажей. Я же наслаждался белизной объёмных кусочков снега, мягко порхающего и стремящегося принести
Окно закрылось будто само по себе, гости-снеги, вошедшие с неба, растворились в жаре кухни. Стекло стало непрозрачным и не столько пропускало внутрь отсутствие всякой чёрной метели, как больше переводило на свой экран моё отражение с кружкой в правой руке. Отражение я и видел, в нём знакомый мне мужчина держал кружку в левой руке. Оно, отражённое живое видео, перенеслось к ветру и хлопьям, к голым веткам тополя, к шапке вчерашнего снега на незнакомой китайской легковушке. Я мог бы выключить свет в кухне и вернуть шоу подушечных перьев, но я замер, проворачивая карандашом в голове всё ту же кассету «Наутилуса». С грубой правдой о жизни, которой не понимали ни тогда и никогда. Кассета закончилась. Содержимое кружки остыло. А по мнению головы в интернете всё ещё летала Маргаритой над столицей чёрная метель. Где же она? Может быть завтра. Может оказаться завтра всё почернеет. Дошло до выключения интернета с его головами. Наступила календарная ночь. Я приехал на старую московскую квартиру чтобы немного поработать с книгами и подождать пятницы с театральной премьерой. А вместо того, память хороводом хлопьев закружила меня. Что было до этого всего? До квартиры, до метели, до этого уюта за тёплым стеклом? Как вышло, что я один и согреваю сам себе напиток и тем доволен? До сегодняшнего для меня вела дорога молодости, полная отчаянности и переоценки. И всего только трижды встретила я на ней препятствие, а лучше сказать перекрёсток. Проходя их в определённом направлении я и написал историю своей жизни до сегодняшней метели. Оплошности ли то были или прозрения? Назад пути нет, я изменил ими себя и немного окружающий мир.
Первая оплошность молодости, как не вспомнить, усваивая тёплый напиток. Кто ещё вспомнит? Она? С ней дороги разошлись. Судьба уберегла её от меня. После неё никто так близко не подбирался к моему сердцу. С ней была ящерица, ящерица маори. Вся состоящая из полуспиралей и завитков, серпов и полуокружностей с редкими вписанными между ними долгими треугольниками. Плоская и почти чёрная, ящерица не была видна ей самой, но показывалась на четверть окружающим. Собственно, она могла и не знать, что ящерица при ней или что она с ней. Хотя глупо такое предполагать, подозревать что ящерица поселилась без приглашения. Конечно же ящерица была с ней специально. Замерла за спускающими к плечам волосами над левой трапециевидной мышцей, голову свою положила ближе к передней поверхности шеи, а задние лапы и хвост зацепились позади и уходили к остистым отросткам грудных позвонков. Во время редких поворотов головы она предъявляла миру ящерицу и та, сканировала окружение, предполагала нужна ли хозяйке защита. Ведь это ящерица маори. Символ воина, проворства, храбрости. Не обманись тонкостью шеи, цепкость и сила защитника рядом.
Официант спрятал свои предплечья за спину, сложил руки в какой-то обученной позе, так что ни я, ни она, не успели рассмотреть. Мухомор ли это был? Мухомор, как и любой гриб с выраженной шляпкой – такая проза. Если только это не часть композиции к Алисе, гусенице или чему-то оригинальному. Я откинулся к спинке стула и посмотрел за спину официанту. Это не мухомор. Это такой же плоский чёрный рисунок в стиле маори. Это скат. Широкое треугольное тело и вьющийся хвост, из подобных запятым элементов, их я принял за шляпку и ножку гриба. Скат – мощный оберег. Защитник. Удивление рыбака. Какое воинственное
Чай принёс другой помощник. Два дельфина доставили девушку с веснушками. Расставили каждый, используя подвластные им правую и левую руки, чашки и зажгли свечу в подставке под стеклянным чайником. Два дельфина, левый обращённый головой вверх, правый вниз, конечно же состояли из раздробленных чёрных элементов узора маори. Третий человек то ли защищался, то ли показывал возможную агрессию, пассивную агрессию, покрывая себя древними сюжетами в моём присутствии. Маленькое пламя свечи казалось не справится с литровым сосудом, но спросить подкинуть огня было уже некого. Дельфины-обереги унесли свою хозяйку в сторону кухни. Я был в стране маори, на их торжественном ужине. Но после еды, после всех этих знаков, этого ведущего за руку знака, пути к правильному решению, я свернул. Ушёл в другой подвал, к другому мастеру. Ведь по всему, по логике и бытию, по осадку на дне бутылки рислинга, по положению, мать их, звёзд, по кулакам и по паспорту, должен был я сделать тату акулы маори. Приумножить маори в мире. Защитить свой покров и в то же время показать окружающим имя. Демонстрировать то, что я есть и как с этим обращаться. Акула маори. Плоские зубы-треугольники, квадратики чешуи, серп хвоста. Тоже оберег, тоже признание факта, что я боюсь мира и не в силах его менять, а лишь могу защищаться. А я, а я вошёл не в тот подвал и умышленно, обманывая мироздание заказал наколку с другим смыслом. Тоже плоскую и чёрную, но иную до самой сути. И не знали с тех пор приносящие мне чай или неприятности, что нет на мне защиты. А только глупо улыбались, глядя на отпечаток лапы хаски. Пусть с когтями, чёрный, но хаски. Это же так мило. Хаски ничей, не знает хозяина если снять ошейник. Хаски не охраняет и не защищает, хаски – друг. Хаски – это электричество добра. Давайте обнимемся, мой дорогой, дайте я почешу вам загривок, подберу вываливающийся язык. Я обманул их всех, не показал акулу ни тогда, ни позже. Нет у меня оберега. Нет. Вся молодость пошла не по тому пути. Сколько их могло бы увидеть акулу и отойти, отвернуться. Но отпечаток хаски наоборот звал и просил. Поставь свою ладонь рядом, сравни, спроси где остальные следы. Морозоустойчивость бонусом, лёгкий рост щетины к зиме, выносливость и бег. И никакой тебе храбрости маори и защиты от злых сил. Беззащитный, я прожил свою молодость иначе чем мог, после этого ошибочного решения с выбором татуировки, и злые силы не видя преград, щита чешуи на мне, приняли меня за беззащитного. Пройдя насквозь, они зацепились только совсем чуточку за коготь хаски.
Вторая ошибка молодости. Ох, как всё могло пойти по-иному. Другим путём. Это был любимый морозный день, из тех дней, когда уже привык к зиме и она не опротивела, а наоборот. В радость пушистый неслежавшийся снег, редкие раскатанные ногами ледяные отрезки-пунктиры, толстые от снега ветки, птицы и коты. Одежда греет, щёки пыхают, нос колется изнутри и вся эта благодать тебе одному, тебе приносит удовлетворение, тебе легко зимой. Потому ты молод и гибок, и потому что на тебе лапа хаски, равновесие несёшь с достоинством, а грязь и бычки тебе так ненавистные скрыты пудрой зимы. Чисто-ловко всё. Чисто-красиво. Вот и несёшься такой, словно человек-санки, будто герой на помощь Снежной королеве или кому там положено помогать в мороз. Не холодно тебе, не ждёшь весну, не бормочешь тухлое под нос, потому что день такой настоящий свежий. Потому что ты свеж и юн как утренний иней. В такой день и произошла со мной нечаянная, хотя, как сказать, в общем ненамеренная ошибка жизни. Я нетерпеливо по-собачьи начал переходить дорогу на полсекунды раньше, чем зажигается зелёный пешеходный сигнал. На четверть секунды. Промеж мигающим красным и той темнотой до зелёного. Этот промежуток способен уловить лишь молодой взгляд молодого спешащего человека, бегущего по льду по делам, что сейчас смешно вспоминать. Дела… Я сделал тот шаг или десять шагов и попал под машину, что не успела полностью затормозить на её немолодой несвежей неудалой дороге среди ужасного снега и кошмарного льда. Кошмарного, конечно, только для неё. Старая машина и юный человек очень по-разному считывали тот миг между красным и зелёным. И я упал на дорогу среди остановившихся людей и машин, почувствовал боль как-то сразу везде.
Конец ознакомительного фрагмента.