Карамель
Шрифт:
— Несколько часов? Ты думаешь, что беседа затянется… значит, у тебя точно есть темы для разговора.
— А вы меня отпустите через пару минут, если я скажу, что говорить нам не о чем? — отчеканиваю я, пытаясь совладать с нарастающим возмущением и злостью — она бегло огибает сказанные мной слова и переставляет их в том смысле, какой хочет наблюдать сама. Я не удерживаю следующую язву в себе: — Будете выдерживать тут, миссис «Как-вас-там», пока я не скажу хоть что-нибудь вас интересующее. Или пока рабочий день не закончится.
Она видит, как я мягко пожимаю плечами и, надеюсь,
— Знаешь, — голос женщины звучит очень нежно, — я не привыкла вытягивать из своих клиентов правду. Я рассчитываю на доверие.
— А я и не клиент. — Резко поднимаюсь.
— Хочешь уйти?
— Уж точно не закончить сеанс и договориться о следующей встрече.
— Я напишу жалобу.
Я делаю шаг и тут же замираю; единственный стук от каблука туфли эхом бьется о винные стены. Сотни таких же ударов разрывают меня изнутри, колотясь в виски. Слова женщины останавливают меня.
— Чудесные методы современной медицины, — ехидничаю я и сажусь обратно, — может, начнете вытягивать из меня мелкие секреты, а за молчание снижать оценки в аттестате по истории, философии и счету?
— Значит, есть эти мелкие секреты.
Больше книг Вы можете скачать на сайте - Knigochei.net
Я вздыхаю — с издевкой, а в мыслях признаю свое поражение. Мы молчим некоторое время и скупо рассматриваем друг друга.
— Тебя что-нибудь беспокоит? — наконец спрашивает женщина.
— То, что я пропускаю занятия, сидя в этом кабинете без толку.
Ответа не следует — худой силуэт поднимается и как змея вьется в такт своим шагам и плавным перекатам бедер. Мать была острой — хлестала своими движениями; а эта — точенная и женственная. Силуэт замирает около дубового стола.
Я чувствую, как воздух становится тяжелым — стараюсь делать вдохи глубже; кровь бьется в висках, отдавая по всему телу, слабость разливается по венам и охватывает меня. Я нервно кладу руки на дрожащие колени и ладонями сжимаю выпирающие костяшки; дышу — пытаюсь. Кажется, кабинет наполняется женским голосом и вопрос разливается по помещению, ударяясь о края винных стен и бордовых штор около закрытого металлическими ставнями со стороны улицы окна. Но я не слышу. Я не слышу — смотрю в сторону силуэта и крепче сжимаю саму себя, чтобы не рассыпаться от навалившегося страха. И вдруг меня резко кренит — в сторону; я падаю на диван, головой приложившись к плавному скату подушки.
Женщина — отчетливо, поворачивается — медленно; и вышагивает в мою сторону. Лицо ее нисколько неизменное, эмоции ее нисколько нечитабельные, она — слог какого-то слова, она — часть какого-то предложения, и цельной картины познать я не могу, у меня недостаточно деталей для ее составления.
Я ощущаю волнение, и импульсы в голове не дают мне покоя; все резко гаснет перед глазами.
Я вижу очертания моста; стою у посадочного места и зову — кого-то, зову — того, зову того, кто уже никогда не придет. Нас разделяют несколько метров, я знаю, что подстерегает его там — впереди — и все равно позволяю уйти. Меня тянет следом, и небо опускается. Воздух вновь тяжелеет. Я хочу крикнуть, но не позволяю себе — это непростительно на улице среди десятков людей, непростительно…
— Карамель!
Мальчик с леденцом в руке на мосту приветливо улыбается, как вот его лицо меняется, искажается, облик становится угрожающим, въедается в память и мучительно бьет по ней же.
Огромные янтарные глаза взмахивают своими короткими черными ресницами на все небо, зрачки обволакивают все существующее, и я отворачиваюсь от них, отступаю. Страх наносит мне резкий и острый удар — один, после чего напоминает о себе слабой дрожью в лодыжках и запястьях. Я бегу от голубых глаз, вижу как красные капилляры — словно воды реки, делящей Новый Мир, разбегаются по белку, и падаю вниз. Там Острог? — быстро спрашиваю я себя. Там вода! — отвечает быстро мое тело. Я окунаюсь в воду, пытаюсь удержаться на плаву, но тело жжет.
Я пробуждаюсь и поднимаюсь с дивана. Сумасшедшее дыхание заставляет подпрыгивать мои плечи вверх-вниз — непроизвольно, уродливо. Я пытаюсь вытереть вспотевшие ладони друг об друга, но руки не слушаются меня. Смотрю на женщину — она сидит рядом и мягко качает головой.
— Вы хотели мне помочь? — на выдохе спрашиваю я.
— Нет, — честно отвечает психолог, и я киваю.
— Что это было?
— Тебе лучше знать, Карамель.
Медлю, хочу остановиться — отдышаться — и уйти, однако продолжаю разговор.
— Вы хотя бы испугались за меня?
Мой ехидный вопрос граничит с неподдельным реальным интересом.
— Нет, — улыбается женщина — также ехидно и реально. — Не в моей компетенции бросаться с жалостью к ученикам.
— Не в вашей компетенции… — шепотом передразниваю я.
— Я считаю, что это был обобщающий сон.
Обобщающий сон — еще одно научное обзывание потери сознания?
— И что же он обобщает? — рычу я.
— Твои внутренние беспокойства и страхи. Теперь ты не можешь соврать, будто тебя ничего не волнует. Что ты видела?
Она тянет это, скрипучим голосом режет словно неумелым смычком на старой скрипке. Я вспоминаю голубые глаза — моя голубая мечта.
— Бес! — вскрикиваю я, сама от себя того не ожидая. — Вы это знаете, знаете! — повторяю я, встаю быстро с дивана и спешу двери, около которой оборачиваюсь и взвываю его имя снова. — Бес! Все прекрасно знают, что Бес засел глубоко у меня в голове: в самых дальних воспоминаниях.
Лицо женщины по-злобному морщится, она скалится, но глаза ее — спокойны, отчужденны от слов, действий, проблем, она — деталь, уродливая часть страшного механизма Нового Мира — нового, чтоб его.
— Не будите их, — крошу по кусочкам я. — Иначе жалобы отца вам не миновать.
— Я хочу помочь тебе, Карамель.
— Я все расскажу ему!
— Карамель, держи себя в руках…
Речь ее обрывается, голос содрогается — теперь она волнуется. Одна моя просьба у отца, и она потеряет свою работу, она простится с поверхностью, она отправится прямиком к тем, кто обыкновенно приходил к ней в кабинет и ложился на эту чертову кушетку. Она ляжет на нее сама — стоит мне только сказать об этом отцу.