Каратели
Шрифт:
Я не хочу быть один. Сжимал ее в руках все сильнее, а она холодная, лежала на полу камеры и смотрела пустыми глазами в потолок камеры. Уже не моя. И это пугало до трясучки. Она ставила между нами вновь барьер, через который я не мог пробиться. Стучался и стучался, а Диана не слышала, будто умерла.
Я задыхаюсь от мысли потерять Диану.
Глава 37
POV Диана
Гектор поднял на руки и опустил на кровать, закутал в покрывало, пряча истерзанное грязное тело от себя… от меня. Чтобы оба не видели ссадин на бледной коже,
Не видеть бы собственного позора.
– Диана…Диана… - позвал несколько раз, а я молчала, глядя на его руки, покрытые голубыми толстыми венами. Голос странный у Гектора тихий, почти шепот, боялся видно спугнуть неосторожным действием или жестом. Еле касаясь пальцами убирал волосы, которые закрывали лицо. Когда прикасался к коже, руки его чуть-чуть вибрировали, словно боялся разбить драгоценную диковинку. Пытался заглянуть мне в глаза, найти ответ, а я намеренно смотрела в одну точку, сфокусировав взгляд на стене за мужчиной, и больше ни на чем.
Я поерзала, избегая его прикосновений. Слишком неприятно.
– У тебя где-нибудь болит? …черт…естественно болит, какую-то хрень спрашиваю. Кости целы, не чувствуешь? Где-нибудь "особенно" болит? – аккуратно пощупал кости на руке, направился дальше по телу. А я инстинктивно сморщилась, прячась в кокон и отодвигаясь к стене, к окну, подальше от Гектора. Лишь бы избежать ненужной заботы. В особенности от Гектора.
Отвлеклась на шум. Рядом с кроватью на пол одним коленом присел Андрей, начал собирать на поднос разбитую тарелку с остатками еды. В процессе борьбы с Игорем свалили принесенный обед. Андрей делал вид глубокой занятости уборкой, тем самым давал время поговорить с Гектором как бы наедине. А я не хотела отныне с ним разговаривать.
Звенели разбитые осколки от чашки. Хруст. Хруст. Звук царапал нервы. Как проникновенно звенели осколки, как колокольчики тонко-тонко в мозгу. Осколки…вены…
Гектора я проигнорировала, не ответила на его вопрос, попыталась подняться на ладони, но Каратель заботливо обратно уложил. Хотел что-то сказать, но я перебила внезапно воодушевленная:
– Уйдите, оставьте меня в покое. Прошу, дайте немного побыть одной. Всего десять минут. Десять, не больше, мне надо прийти в себя…
Гектор не отвечал, долго рассматривал, держа пальцы на кровати, сжимая до побеления на костяшках покрывало. Он напуган? Я не чувствовала страха у Карателей и у Клеймённых, только у людей, но по мимике лица и движениям научилась определять в существах сильные тревоги, беспокойства. Гектор обеспокоен и не решителен, судя по рукам и по выражению лица -- мужчина не знал, какую эмоцию лучше изобразить.
Спустя несколько секунд Каратель принял решение, поднялся с колен.
Я наблюдала за миром, как за плотной завесой тумана и слушала, как через вату в ушах. Все звуки, цвета в этом мире потерялись, неожиданно смазались. Стали черными, пустыми и холодными.
– Андрей подождет за дверью. Я буду здесь в Темном доме. Будьте осторожны.
Андрей поднял мои джинсы с пола и кинул на спинку кровати, хотел взять поднос, но Гектор за шкирку буквально протащил друга к выходу что-то шепча тому на ухо.
А я облегченно развернулась
В процессе насилия Игорем сознание великодушно отключилось в последний третий раз… а теперь должно наступить долгожданное облегчение от мучений. Раскинула руки в разные стороны, блаженно прикрыла веки, а по телу пробежалась теплая волна. От насилия Карателями с давних времен женщины Клеймённые проходили все три стадии перезагрузки за раз и тоже сжигали себя. Как правило, мы эмоционально не выдерживали насилия, поэтому я сейчас обязана заживо сгореть.
На руках начали появляться красные пятна-раздражения и это тоже хорошо (может подцеплю от Игоря неизлечимую болезнь). У меня столько вариантов смерти, какая-нибудь из них возьмет к себе. Я все перепробую и ничто меня не остановит.
Мои молитвы были услышаны. Подняв руки вверх, нашла в себе силы улыбнуться. Как красиво оранжево-синим загорелась ладонь…обрубки-ногти, стесанные руки, подернутые сыпью от запечатывания. Отбросила покрывало. Футболка, плечи! Живот! Ноги, голова! Перед глазами заполыхало пламя. Покрывало воспламенилось от моего тела и вся кровать следом. Огонь громко трещал, и я очень надеялась, чтобы за дверью не услышали: мало ли, смогут потушить праведный огонь. Хотя, праведный огонь невозможно потушить. Он убивает всё к чему прикасается.
Какое же наступило облегчение, невидимое напряжение в теле испарилось, тело обмякло, до этого казалось, что каждая кость, каждый нерв болел, а теперь я обмякла и лежала, улыбаясь в ветхий, грязно-серый потолок камеры. Все тело, изуродованное Игорем, ярко пылало от боли, а я наслаждалась. Раскинув руки, ждала смерти.
Хоть бы мое тело сгорело до угольков, даже косточки и следа от меня не осталось. Чтобы никто больше не прикоснулся и не осквернил.
Прошло несколько напряженных секунд, но тело не сгорало. Не плавилось, я не чувствовала запаха гари, я ничего не чувствовала, кроме боли поражения и отвращения к себе. Даже белая футболка не сгорела, даже лифчик на теле, я по-прежнему в той одежде и мое тело не стало сгорбленным, изуродованным, как у старухи.
Мне физически не больно от огня! Праведный огонь Клеймённых не трогал! Он не убивал меня! Жалел!
Тогда же встала в кровати на колени, скрыла лицо в ладонях и громко зарыдала, что было силы. Будто грудину вспороли и вынули сердце без анестезии! Сдавленно заплакала в ладони, чтобы за дверью не слышали плача. Долго-долго мучила себя плачем...сколько позволял обхват легких!
Я даже умереть не могла, как обычный Клеймённый!
И только всплывали вопросы к отцу: " что ты со мной сделал?! Что ты сделал с родной дочерью?! В какого урода превратил, если я не могу умереть, как все!?"
Я страстно мечтала умереть, забыть отрывки воспоминаний, которые остались. Но смерть от самосожжения не пришла, не снизошла до меня. Видимо не достойна, не заслужила отпущения грехов.
Разбитая чашка возле кровати. Осколки…осколки…осколки…вены…руки.
Осколки манили прикоснуться к ним и сделать это. Как же я хотела этого. Прежде натянула джинсы на ноги, изуродованные чужими прикосновениями, кое-как прикрыла позор тела. Сползла на пол к осколкам чашки и к подносу.