Караван в Ваккарес
Шрифт:
Боуман снова оглянулся и увидел, что преследователи осаживали лошадей. Он догадался, что произошло что-то странное, но, прежде чем успел обдумать это, его лошадь стала так резко, что, приседая на задние ноги, по инерции буквально заскользила вперед и остановилась у самой кромки зеленого пятна. Лошадь стала, а Боуман не успел. Оглядываясь через плечо, он оказался совершенно неподготовленным к такому повороту событий и вылетел из седла через голову лошади, рухнув на зеленую траву.
Он должен был потерять сознание. В худшем случае — сломать шею, в лучшем — отбить все внутренности. Но ни того, ни другого не случилось. Пятно зеленого дерна оказалось трясиной. Боуман не ударился о землю, кувыркаясь, а приземлился с громким шлепком, подняв тучу
Пятеро всадников подогнали лошадей, остановились, опершись о луки седел, и равнодушно смотрели на него. Боуман принял вертикальное положение с легким наклоном вперед. Его засосало в трясину по бедра. Спасительная же твердая суша была от него на расстоянии всего каких-нибудь четырех футов. В отчаянии он вытянул руки в попытке дотянуться до нее, но не достиг цели. Зрители все так же сидели без движения на своих лошадях. На их лицах играли злые усмешки.
Боумана затянуло уже по пояс и затягивало все глубже и глубже. Он попытался плыть, но понял, что подобными движениями скорее добьется обратного результата. Это немного затормозило погружение, но не остановило его. Трясина принимала его в свои объятия безжалостно и беспощадно.
Он взглянул на пятерку преследователей — каждый теперь выражал свои чувства по-своему. Кзерда улыбался той «приятной» улыбкой, которую, наверное, специально приберегал для таких случаев. Серл медленно облизывал обветренные губы. Их взгляды были устремлены на лицо жертвы. Даже если бы Боуман и стал просить помощи или молить о пощаде, это все равно никак не отразилось бы на его бесстрастном лице. Но он и не помышлял об том, познав страх в развалинах старой крепости и на арене в Мас-де-Ловэннель. Сейчас страха он не испытывал. Тогда был шанс выжить, хоть маленький — но был. Все зависело от его способностей, от точной координации мыслей и тела. Но здесь весь его опыт, все знания и ловкость были бесполезны. Трясина делала свое дело. Это был конец, и он смирился с ним.
Эль Брокадор смотрел на Боумана. Его засосало уже до подмышек. На поверхности оставались лишь плечи, голова и руки. Тореадор внимательно вгляделся в бесстрастное лицо Боумана и покачал головой; повернулся, осуждающе оглядел Кзерду и Серла. Снял веревку с седла.
— Нельзя так поступать с таким человеком, — сказал он. — Мне стыдно за всех нас. — И точным броском послал веревку Боуману. Она упала около его рук.
Даже самый пылкий поэт, воспевающий красоты Сен-Мари, если такой существует, был бы поставлен в затруднительное положение необходимостью с пафосом описать прелесть главной улицы городка, которая тянется с востока на запад вдоль побережья, защищенная высокой каменной стеной. Как и весь городок, она полностью лишена колорита и живописности. И только однажды вечером ее унылое однообразие было нарушено присутствием причудливо одетых туристов, цыган и пастухов, а также установленными здесь ярмарочными палатками, тирами, павильонами гадалок и сувенирными лавками, словом, всем тем, что предназначено для развлечений.
Можно было подумать, что это зрелище не способно доставить особого удовольствия аристократической душе ле Гран Дюка, сидевшего в забегаловке возле отеля «Мирамар», но он наблюдал за происходящим с видимым интересом. И, что еще более странно, разумеется, с консервативной точки зрения, присущей ле Гран Дюку, Карита сидела рядом с ним. Ле Гран Дюк поднял литровый графин красного вина, налил изрядную порцию в большой стакан, который стоял перед ним, плеснул немного в стакан Кариты и довольно улыбнулся, но не от радости лицезреть окружающее, а от того, что в руке он держал только что полученную телеграмму. Было ясно, что хорошее настроение ле Гран Дюка не имело никакого отношения к происходящему вокруг. Источник его радости лежал в телеграмме, которую он держал в руках.
— Замечательно, моя дорогая Карита, просто замечательно! Как раз то, что нам нужно. Черт возьми, как они быстро справились! — Он еще раз прочитал бумагу и вздохнул: — Самое большое удовлетворение получаешь, когда твое предположение сбывается.
— Ваши предположения всегда верны, мсье ле Дюк.
— А? Что ты сказала? Да, да, конечно. Наливай себе еще вина.
Ле Гран Дюк на время потерял интерес как к Кари-те, так и к телеграмме. Он задумчиво смотрел на черный «мерседес», который только что остановился недалеко от того места, где они сидели. Китайская пара, которую ле Гран Дюк видел в отеле в Арле, вышла из «мерседеса» и направилась в отель. Они прошли в нескольких футах от столика, за которым сидел ле Гран Дюк. Мужчина кивнул, его жена еле заметно улыбнулась, и ле Гран Дюк, чтобы не оставаться в долгу, бесстрастно поклонился. Он наблюдал за ними, пока они не вошли в отель, а затем повернулся к Карите:
— Скоро приедет Кзерда с Боуманом. Я думаю, что здесь слишком рискованно встречаться. Недалеко от города, приблизительно в двух милях к северу, есть тихое место. Задержи Кзерду там и скажи, чтобы ждал меня, а сама возвращайся за мной.
Она улыбнулась и встала, чтобы уйти, но ле Гран Дюк поднял руку:
— И еще: мне нужно позвонить по очень важному делу, и я хочу это сделать без посторонних взглядов. Скажи управляющему, что я хочу его видеть.
Ле Обэно, Танжевэк и Деймел все еще лежали на нарах, прикованные к стене кибитки. Боуман лежал связанный на полу. Он сменил свой костюм Пьеро, который так и не высох с момента купания, на одежду пастуха. Сессиль и Лила сидели на кровати под неусыпным присмотром Ференца и Мазэна. Кзерда, Эль Бро-кадор и Серл сидели за столом. Они молчали и выглядели подавленными. Их огорчение усиливалось по мере того, как по лестнице кибитки все яснее и яснее слышались ровные шаги поднимающегося человека. Как всегда, ле Гран Дюк вошел с надменным видом. Он холодно оглядел сидящих мужчин.
— Нам нужно поторопиться, — прозвучал его резкий, властный голос. Его звук был так же холоден, как и выражение лица. — У меня есть информация, что нами занялась полиция. Благодаря Кзерде и этой ошибке природы — Серлу. Кзерда, ты что, спятил?
— Не понимаю, сэр, о чем вы?
— Вот в этом-то все дело! Ты ничего не соображаешь. Ты хотел убить Боумана до того, как мы узнаем, как он проник к нам, кто его связные и где мои восемьдесят тысяч франков. И, что хуже всего, вы, как полные идиоты, собирались убить его публично. Что, не соображаете, какое внимание это привлекло бы к нам? Тайно и тихо — вот мой девиз.
— Мы знаем, где восемьдесят тысяч франков, сэр. — Кзерда пытался хоть как-то оправдаться.
— Мы знаем? Ах мы знаем? Я подозреваю, что тебя опять облапошили, Кзерда. Но это может подождать. Вы представляете, что с вами будет, если вы попадете в полицию? — Ответом было всеобщее молчание. — Вы осведомлены, как сурово наказывает французский суд похитителей людей? — В ответ снова молчание. — Каждый получит не меньше десяти лет тюрьмы. А если вам еще пришьют убийство Александре, то... — Ле Гран Дюк посмотрел на Эль Брокадора, потом на остальных. По выражению их лиц было вполне ясно: они понимают, что будет с ними, если это убийство раскроется. — Хорошо. Теперь ваше будущее и ваши жизни целиком зависят от того, как вы будете выполнять то, что я скажу. Я вполне могу избавить вас от нежелательных последствий вашей глупости. Ясно?
Все пятеро молча кивнули.
— Отлично. Освободите пленников и развяжите Боумана. Если полиция найдет их здесь в таком положении — все кончено. С этого момента будете охранять их не с помощью цепей, а ножами и пистолетами. Приведите сюда их подруг. Я хочу, чтобы все яйца лежали в одной корзине. Серл, расскажи о наших планах. Расскажи о них кратко и ясно, так, чтобы даже последний тюфяк, включая тебя, все понял. Принесите мне пива.
Серл прочистил горло. Он выглядел удрученным. Высокомерие и холодный профессионализм, о которых он толковал еще утром Кзерде, как рукой сняло.