Караван
Шрифт:
Редкий подножный корм был отрадой для проголодавшейся козы. Дав ей возможность насытиться досыта, брат и сестра не пожалели времени и повернули к месту привала лишь в тот момент, когда чувство голода не на шутку начало одолевать их самих. Оживлённый разговор встретил их. Сулейман и прапорщик, потерявшись в мире слов, искали путь навстречу друг другу. Лейтенант, прислушиваясь к голосам, чистил автомат. Быстрый взгляд Мадины обнаружил отсутствие «шурави». Тот вместе со своим крепким товарищем вновь нёс службу на посту. Девушка поспешила к отцу. Кисть
Прапорщик уставился на девушку, осмотрел её с головы до ног и, поморщившись, отвернулся.
– У паранджи не женское лицо, – заметил он вслух. – Это же форменное насилие над личностью.
– Мы живём по законам наших предков, – отозвался Сулейман. – Не нам судить об этом.
– В Кабуле другая жизнь, – сказал прапорщик. – Большинство женщин ходит с открытыми лицами, в платьях.
Сулейман не успел ответить. Внезапно издали донёсся мощный гул. Нарастая, он сотряс землю и пространство. Все, как по команде, подняли головы вверх. Высоко в небе, оставляя белый след, летели два реактивных «МИГа».
– Ваши, – сказал Сулейман, провожая взглядом самолёты.
– Да, – откликнулся прапорщик. И, уловив в голосе старика некую безысходность, с жаром продолжил: – Школы, детские сады, больницы. Электричество, нефть, газ, вода. Тоннель через Гиндукуш – Саланг… Тоже – наши.
Старик промолчал. Небо, покорённое человеком, в его стариковских глазах теряло всю прежнюю чистоту и святость. Он опустил голову, пожевал губами и, грозно поведя бровями в сторону дочери, велел:
– Чаю, Мадина!
Чай получился отменный. Деля пополам вкус, аромат и силу свежего горячего напитка, старик и прапорщик вернулись на землю и заговорили вновь. Слово за слово былое взаимопонимание было восстановлено.
Зной. Солнце замерло в зените. Плывут волны жара над камнями. Потусторонний вечный покой царит вокруг. Утомлённый однообразием мёртвой панорамы сержант прервал наблюдение и, скользнув вниз, присоединился к товарищу, сидящему на дне прохладной расщелины. Рядовой перечитывал старое письмо из дома, сосредоточенно уткнувшись в потрёпанные страницы. Несколько минут Куманёв провёл в немом созерцании товарища. Тот не подавал никаких надежд, целиком занятый своим делом. Скука вновь с прежней силой одолела сержанта.
– Свеча, – позвал он. – Брось молчать. Спой.
– «Духи» услышат, – рассеянно отозвался Свешников.
Сержант усмехнулся.
– Сначала мы их услышим – по нашим минам. Брось ваньку валять, спой.
– Что, полюбился ленинградский рок, сибирская душа? – поднял глаза Олег.
– Ага, – признался Кум. – Цепляет за живое.
– Цепляет, – согласился Олег, откладывая письмо. – Это не просто музыка. Как пишет газета «Советская Культура», рок – это братство
– Во как! – восхитился сержант.
– Да. Если на рок-концерте вырубается электричество, люди не уходят, они начинают петь вместе с музыкантами. Так было на моей памяти с группой «Кино». Мы пели, пока электричество не включилось вновь.
– Спой, Свеча, – подхватил Кум. – А я тебе подпою.
– Сейчас не время для концерта. Мы же на посту.
– Знаю, – вздохнул сержант. – От этого песни ещё больше хочется.
– Споём. Сменимся и – споём. Обещаю.
Кум махнул рукой.
– Что пишут из дома? – спросил он.
– Пишут, скоро праздник. Восьмое марта. Готовятся встречать весну.
Кум поднял глаза в небо, зажмурил один глаз, потом другой.
– Не помню весну, – мрачно сказал он. – Была весна и – нету. Выжигает всю память Афган.
– Могу почитать тебе про весну, – предложил Олег. – Только не обессудь – наша весна совсем не та, что в ваших краях.
Сержант хмуро уставился на рядового.
– Весна везде одинакова, – сказал он. – Только имена у неё разные. Здесь и сейчас она рядится в покрова дочери Сулеймана – Мадины.
Олег, улыбаясь, кивнул.
– А ты бы хотел увидеть её лицо?
– Так, ради любопытства, – пожал плечами сержант. – Вообще-то, мне это без надобности. Меня на гражданке целых пять вёсен дожидаются. Все натуральные, без обмана – Оля, Катя, Гуля, Саша и Тамара.
– Мне вчера прапорщик велел шефство взять над Мадиной, – признался Олег. – Следить, чтобы не отрывалась от коллектива.
– Дерзай, – откликнулся Куманёв. – Шефствуй. Только учти, она – женщина Востока. Чуть увлечёшься и – всё.
– Что значит – всё?
– Чудак. Открытое чужаку лицо – позор семье. Сулейман потребует расплаты.
– Чем же мне расплатиться? – растерялся Олег.
– Архимед говорил в ближайших горных кишлаках невеста стоит двести тысяч афгани. Почти столько душманы дают за нашего капитана. Один советский рубль равен пятнадцати афгани. Считай не считай – Мадина тебе не по карману, рядовой.
– Ну и пусть, – нахмурился Олег. – Что на ней одной свет клином сошёлся?
– Не спеши отступать. Как ты говорил, рок – это братство одиночек? Вот и действуй, братайся. Конечно, что-то дельное из этого вряд ли получится, но зато нас, своих товарищей, ты точно развлечёшь.
– Кум!
– Да?
– А я не буду петь по твоему заказу. Понял?
Кум вздохнул.
– А куда ты денешься? Посмотри по сторонам. Кругом камни и песок. Чем ещё заняться здесь простому солдату?
Сержант оказался прав. Возвращение из дозора стоило обретения жизни. Едва увидев вдали знакомые черты – стоящую и ласково треплющую по шее лошадь Мадину – Олег позабыл и про усталость, и про службу, и про пустыню. Свет загорелся внутри, озарил его всего и, размыкая уста, словами песни устремился наружу. Шедший впереди Кум остановился, оглянулся и в изумлении молча уступил дорогу.