Каре для саксофона
Шрифт:
Оказавшись на улице зажатым, как тисками, с обеих сторон крепкими мужчинами, Билли не мог понять, что от него нужно. Он уже хотел привлечь к себе внимание прохожих, но получил резкий удар в живот и как-то сразу обмяк и смирился со своим положением. Когда Билли запихивали в машину, с ног соскользнули сандалии. Посмотрев на его голые ступни, один из мужчин сказал:
— Они всё равно тебе больше не понадобятся.
Билли почему-то вспомнил родителей в далёком Детройте, где чтят законы и права человека: «Эта долбанная Европа! А ещё врут, что Монако — самое безопасное место в мире!»
Автомобиль вплотную подъехал к небольшому катеру. Когда Билли опять хотел что-то крикнуть, взывая о помощи, то получил тот же
— Что побледнел-то, сявка иностранная? — мешая французский с русским, спросил тот, кого звали Сергей. — Друга вы нашего крепко обидели, а мы своих не бросаем.
— Сергей, а ты хохотальник-то ему освободи. Слышь, ты, тормоз, захлёбываться будешь — рот и пригодится, — показав глазами на камень, грубо сказал другой.
— Отпустите! Я уеду и сохраню всё в тайне. С другом вашим не я…
— Тайна нужна юной невесте в первую брачную ночь, если с девственностью незадача. А ты у нас и так молчать будешь, — сказал Сергей, похлопав по камню. — Раздевайся!
Поняв, что конец близок, Билли стал медленно снимать с себя одежду. «Вдруг передумают», — промелькнула мысль.
— Стриптиз какой-то! — сквозь зубы проговорил второй бандит.
— Ладно, некогда! — быстро сказал Сергей, поддав Билли сзади.
Очутившись в море и поняв, что его отпускают, Билли нервно стал грести к берегу.
— Эй, унесённый ветром! Передай Хиндли, чтоб в своём болоте сидел! А ты уезжай из Монако, везунчик! Климат здесь для тебя убийственный!
Катер, сделав круг, устремился к берегу, до которого было километра три.
— Как думаешь, доплывёт? Вроде амбал, а нежный какой-то, — спросил Сергей.
— Труп выловят — узнаешь. Доплывёт. Смотри, ветками шлёпает, старается. В Средиземке столько соли, что захочет — не утонет, — ответил Антон, и оба рассмеялись. — Часа через три этот бубен выберется. Пока наготу прикроет «секонд хендом»… Кстати, одежонку-то его за борт отправь, не прачечная здесь. Потом Хиндли на судьбу пожалуется. Время у нас есть.
— Ну, что, сейчас в больничку? Курьеру особый режим оплачивать? Да, и жене его премию выдать необходимо. Нам и пасти его не нужно, она сама всё сделает. Теперь туда никто не сунется.
Предусмотрительно пришвартовав катер в другом месте, Антон и Сергей покинули набережную.
«Что-то было в нем не русского, или черный цвет кожи, или чужая речь»
Тем временем первый день турнира подходил к концу, заканчивался последний раут. Только треть участников продолжала борьбу, из них десятка три, имеющие незначительные стэки, — весьма номинально. Им, чтобы улучшить своё положение, необходимо было постоянно рисковать, уходить ва-банк. Соперничество же с неизмеримо большим стэком изматывает, эмоции в напряжении поглощают разум, и игрок, в конце концов, допускает ошибку. С сокращением числа участников пришлось несколько раз менять столы. Где-то в середине третьего раута к нам за стол посадили Люсьена Тирона. Вытряхнув из контейнера фишки значительного стэка, он не спеша сложил отдельно семь штук в столбик и увенчал монетой, после чего вступил в игру. Натянув на лицо маску постоянно «недовольного» картами, он тем самым вводил в заблуждение. Соперники рисковали и попадали в ловушку. Играл он жестко и напористо с тем, кто имел небольшой стэк, ко мне же он относился с осторожностью и уступал. Игровое время заканчивалось, за столами активность резко пошла на спад, никто не хотел покидать турнир за несколько минут до отдыха. Можно было подвести некоторые итоги. Грокмен чуть сдал свою позицию и занимал девятое место, а вот на четвертой строчке появилась фамилия Тронтон — Великобритания. «Один из синдиката уже в лидерах», — подумал я и к своему удовлетворению увидел под своей двенадцатой строчкой «Уфф — Эстония». Отто был рядом, мне почему-то хотелось ему верить, и я невольно вспомнил ночной разговор. Аркадий Борисыч занимал семьдесят третью строку, был в серединке. Удачный ва-банк с равным стэком — и он мог существенно улучшить своё положение, но это уже завтра. Прозвучал гонг.
«Чёрная роза — эмблема печали»
Ева ещё днём по телефону договорилась с Юлькой и Димкой Кратовым, что они приедут в Ниццу ближе к ночи, чтобы посидеть вместе в каком-нибудь клубе.
Девушка спешно натягивала светлые лёгкие джинсы, как в дверь номера вдруг постучали. Быстро одев открытый ярко-зелёный топ, а на него невесомую прозрачную кофточку, которая смягчала цвет топа, Ева без опаски распахнула дверь и на пороге увидела футляр от саксофона, забытый у тех людей в Ницце. Она от неожиданности вздрогнула и хотела уже захлопнуть дверь, но подумала: «Может, всё-таки его просто вернули?» Девушка подняла футляр и, затворив дверь, открыла его, чтобы поместить туда саксофон. Но на дне футляра лежала чёрная роза с отпечатанной запиской: «Ты помнишь, что обещала? Сегодня я найду тебя в Ницце. Время пришло. Будь умницей. Анна». Ева опустилась на краешек стула, бесовский огонек сверкнул в ее глазах. Раздался телефонный звонок.
— Ева, поторопись! — услышала она голос Михаэля.
— Я выйду через пять минут.
Надев белые сабо на небольшой платформе с каблучком, и взяв футляр с саксофоном, Ева покинула номер.
По дороге к Казино девушка воткнула в обшивку рекламного щита ни в чём не повинную чёрную розу. Она уже стремительно приближалась к месту встречи, а тёплый ветер ещё гонял скомканную записку по тротуарной плитке возле отеля, пока чья-то рука не подняла листок.
Ева подлетела к машине, когда все мужчины были в сборе и ждали только её. Даниэль, как и обещал, был за рулём новенькой белой Ламборджини с открытым верхом. Это глянцевое чудо собрало много зевак, владельцев других престижных и дорогих авто. «Ламбо» скорее была похожа на истребитель, а суперсовременный дизайн приглашал в салон именно Еву и Михаэля в их демократичных светлых джинсах. Усадив девушку на переднее сидение, Михаэль, легко перемахнув через борт, опустился рядом с Аркадием Борисовичем, которому больше подошёл бы Rolls-Royce.
— Эх, где наша не пропадала! — довольно кряхтя, отреагировал Аркадий Борисович, когда машина плавно тронулась с места и стала набирать ход.
— Здесь двигатель 650 лошадиных сил, работающий в паре с шестискоростной трансмиссией. Вместе они разгонят нас до сотни всего за три с половиной секунды, — рассказывал Даниэль.
Он выехал на супермашине за пределы Монако и уступил место водителя Михаэлю. Чмокнув Еву в щёчку, тот уверенно повёл «Ламбо» в Ниццу, будто делал это не в первый раз, но было видно, как он получает истинное наслаждение, находясь за рулём такого автомобиля. Ева едва сдерживала себя, чтобы не нажимать разные кнопочки на панели управления.
Они въехали в Ниццу.
Стремительная «Ламбо» уже несла своих пассажиров по спускающейся ночи до Клуба La Bacarra к друзьям. Туда, где Ева играла в первый день пребывания в Ницце. Дразня своими металлическими формами проезжающие мимо автомобили и прохожих, рассекая тёплый воздух и свет фар, «Ламбо» бесшумно скользила по ночной Ницце.
Михаэль и Ева уже перебрались на задние сидения. Слегка скользя по лицу девушки губами, Михаэль шептал перевод одной песени «Глаза Любви твоим именем зову… Никто: лишь ты и я под лунными небесами…».