Каре для саксофона
Шрифт:
Она попробовала договориться, чтобы её ещё раз прослушали. Один из экзаменаторов быстро согласился, но вместо того, чтобы включить слух, почему-то очень заинтересованно изучал её фигуру, а потом, проворно подскочив уже у дверей, сначала мял руки, дрожа всем телом, а затем придавил к стенке. «Я для тебя сделаю всё! Только согласись…» — хрипел он. От неожиданности наивная абитуриентка даже не сразу поняла, что хочет от неё этот дирижёр юных, но незаблудших душ, а потом попыталась вырваться, но кольцо липких рук не оставляло никаких шансов.
— Мы чудно проведём время! — облизывался чей-то «папик», гадко заглядывая в небольшой вырез воротника.
Но она ответила твёрдо: «Вы
Она брела по главной улице, не принявшего её в свои объятья, мегаполиса с саксофоном и удушающими своей беспросветностью мыслями. Художники, музыканты дарили прохожим своё искусство за небольшие деньги, улыбались, а ей хотелось плакать навзрыд и раствориться где-нибудь в параллельных мирах, раз здесь она больше не нужна.
Вот перед ней седовласый человек расчехлил инструмент — это был классный сакс — раритетный американец «Мартин». И она всё забыла, замерла, перестала дышать, видеть, слышать, что происходит вокруг. Только они — два друга — маэстро и его Тенор! Мурашки пробежали у неё по спине, когда первый звук покинул раструб саксофона. Мужчина играл божественно! Инструмент повиновался ему полностью, посылая застывшей девушке мелодию любви и одиночества, сменяющуюся шепотом прибоя об исчезающем наивном детстве. Вот саксофон замер, дав перевести дыхание, и опять позвал за собой виртуозной импровизацией. Слёзы катились по лицу, попадали на кисти рук. Музыка стала таять, уходить, отрываясь от души. Пальцы саксофониста замерли. Она рассеянно вытирала щёки и смотрела на маэстро.
— Может, сыграешь? — спросил он, попав глазами на футляр её инструмента.
— После вас немыслимо…
— Ну же, смелее… давай.
Когда мундштук занял положенное ему место, она постаралась повторить мелодию на слух и поймать импровизацию. И у неё получилось!
Маэстро слушал внимательно и удивлённо.
— Только поставить звук, деточка. Только звук! Ты где-то учишься?
Тут она вернулась в действительность… И почему-то стала быстро сбивчиво рассказывать о настигшем её огромном бедствии, которое, впрочем, ежегодно вымывает обратно домой из больших городов тысячи провинциалов и заставляет навсегда похоронить заветные мечты о другой яркой жизни. Она замолчала:» Сейчас скажет, езжай домой к маме и папе, вернёшься следующим летом. Тоже мне горе!», и сникла.
— Жить есть где?
— Конечно…только до завтра, — вспомнила о мелочи в карманах.
— А ну-ка за мной! Здесь недалеко.
Евгений Юльевич, будущий гениальный учитель, привел её в свою маленькую трёшку.
— Марго! У нас гостья. Дадим этому детёнышу приют, а то наши учёные коллеги ещё один талант в землю зароют? Да и отчаянье — опасная штука.
— Что ж придётся цепляться, карабкаться, — улыбнулась Марго, показывая маленькую комнатку-хранилище элитных саксофонов и небольшую софу для новой ученицы.
Как потом сказала Юлька, поступив одним махом в престижный Московский вуз, запустив при этом на экзамене остроту преподавателю, когда поняла, что тонет, и затем всё-таки обнаружила себя в списках:» Эх, повезло! И всё же интересно, какая должна быть грудь, чтобы проложить ею дорогу в светлое будущее?!»
Ева улыбнулась, щурясь от солнца и вдыхая незнакомые головокружительные ароматы. Сейчас в 23 года у неё хорошая подруга, отличное образование, профессия, которую она очень любила. А теперь ещё и Монте-Карло…Она мечтала попасть сюда, но не думала, что это случится так скоро. Только маленькое поручение Олега Петровича, которое уже перекочевало в сейф номера 312, давило на ответственность.
«Роскошь губительна пока о ней только мечтают»
Аэропорт — точка, которую мы замечаем только в период отправления, а по прибытию ощущаем в корешках билетов в номере отеля. Ницца — не исключение, комфортабельные автобусы должны доставить нас в отель, замечу, наше желание было приоритетным для водителя. Нас высадили на 4 Avenue de la Madone около небольшой площади между домами.
Войдя через громадную арку, обвитую множеством лиан, перед нами открылся прекрасный вид здания в стиле барокко — лучшем отеле города. Да, и ресепшен подтверждал уровень. Все утопало в роскоши. Огромные вазы китайского фарфора с невообразимыми букетами роз, величественно возвышаясь на подиумах, образовывали галерею, ведущую глубину зала. Причудливая подсветка настенных фресок отражалась в полированном мраморе пола всеми цветами радуги. Громадные бронзовые люстры с бесчисленным количеством ламп заполняли пространство до невидимого в вышине потолка. Потрясающе…
Осмотревшись, мы подошли к стойке.
Администратор, способная говорить на любых языках, через полминуты не сомневавшаяся, что мы французы, говорящие на английском, предложила нам номера. Каково же было ее разочарование узнать, что среди нас один русский, а другой еврей. Но было поздно. Получив портье в сопровождение, мы направились по номерам.
В этом отеле, в отличие от Аркадия Борисовича, я был первый раз. Интерьер поразил меня. Было такое впечатление, что я попал в 19 век со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но вместе с тем, подойдя к лифту, инкрустированные под старину двери бесшумно разомкнулись и пригласили легким электронным колокольчиком внутрь. Мы вмиг долетели до третьего этажа. Выйдя из лифта, картинка не поменялась, 19 век был и здесь, тяжелые портьеры окаймляли барельефы, наверное, заслуженных людей в нишах стен.
Идя по мягкому ковру коридора, я думал о сказке, все было великолепно, и мягкая музыка саксофона, дополняя атмосферу, создавала ощущение нереальности. Портье чувствовал наше восхищение, поэтому шел медленно, скорее плыл, давая нам возможность ощутить все величие интерьера. Остановившись у номера «320», он вставил пластиковую карту в замок и легко распахнул перед нами с виду массивную белую дверь:
— Ваши апартаменты, сэр… — отойдя в сторону и приглашая зайти внутрь, произнес портье и продолжил. — Ваши вещи будут доставлены в номер через минуту.
Дав ему пять долларов, я зашел в номер. Аркадий Борисович проследовал дальше, его апартаменты были следующими.
В номере также господствовали изысканность и стиль. Все пространство, от пола до потолка, было в пастельно-бежевых полутонах с отдельными элементами декора белоснежной ткани с мельчайшими синими цветами на спинках кресел и широкой двуспальной кровати, ничего лишнего. В гостиной, при входе у стены находились значительных размеров тумба с тремя горизонтальными ящиками, стол темного дерева, инкрустированный золотом с витыми ножками, и четыре не менее изящных стула. В углу, около высокой вазы с цветами — небольшой рабочий столик, на котором находился комп-моноблок и клавиатура. У другой стены стояли два мягких кресла, а на противоположной, около двери в спальную, висела плазма. Четвертой стены не было, вернее, она представляла собой стеклянную дверь и окно на большую лоджию. Я открыл ее, и свежий морской воздух ворвался в комнату — воздух странствий и приключений таких же, порой, рискованных и опасных, как и поджидающих меня в этом раю.