Карфаген 2020. Восхождение
Шрифт:
Стоит подумать о ней — и приходит сожаление, что я себе больше не принадлежу и вместо того, чтобы обнимать любимую женщину, жму руки врагам, улыбаюсь им, играю по их правилам.
Медиахолдинг, где состоится закрытие шоу, находится на четвертом уровне, первой ступени, накрывает непрозрачным стеклянным куполом огромную площадь и вмещает двести тысяч зрителей. Парковка тут не в стене, а в наскоро смонтированных многоэтажных временных модулях, расположенных среди деревьев, кустов, скульптур и перетекающих друг
Приземляемся в зарезервированной нижней ячейке модуля, выходим наружу, но наперерез не бегут журналисты, дроны висят в сторонке, мною не интересуясь — видимо, никто не знает, когда я прилечу. Протягиваю руку:
— Ра, дай пистолет.
— Это мирная зона, — говорит Ра, но сует руку под мышку, в кобуру.
— Забудь слово «мирная», когда ты со мной.
Ра пожимает плечами и вкладывает мне в руку пистолет.
— Аккуратно, заряжен.
— За последний месяц меня пытались убить… много раз, как минимум три покушения — заказные. И это при том, что отследить мои перемещения было сложно. Теперь я медиа-персона, вокруг полно дронов, и даже киллера нанимать не надо.
— Думаешь, что успеешь среагировать, если атакует дрон?
— Уверен. Если вдруг, падай на землю, я справлюсь.
Пересекаем искусственный пруд по прозрачному мостику, гляжу под ноги и замедляю шаг, чтобы рассмотреть ярких рыб с оранжевыми хвостами-флагами. Ра останавливается, ждет, пока завороженно их разглядываю.
— Раньше не видел, что ли? — спрашивает он.
На языке вертится «нет», но настоящий-то Тальпаллис жил на границе и ходил по лесу, где наверняка были реки. Вспоминаю горные ручьи, которые видел по телеку.
— Таких — нет. Вода была непрозрачная, в ней мало что разглядишь.
Над посадочными модулями роятся сьнижающиеся флаеры. Все люди дгвижутся к куполу. Через каждые двадцать-тридцать мтетров стоят безопасники с плазмоганами, предполагаю, чёто столько же силовиков в штатском бродит в толпе. Чем ближе к куполу, тем громче гул голосов и больше дронов. Наряженные щеголи, расфуфыренные дамы с волосами, поднятыми волной сантиметров на тридцать над головой, в откровенных платьях… Только сейчас понимаю, что мне в бронике да в кардигане жарко, ведь уже почти лето, но переодеваться поздно. Хорошо, что никто меня не узнаёт.
Гомонящая толпа входит в двери, расположенные на всем протяжении купола в тридцати метрах друг от друга, мы подходим к маленькой закрытой, она втягивается в стену. Быстро переступаем порог, пока следом не ломанулись гости и зрители. По узкому служебному коридору идем до конца, затем поднимаемся на лифте, похожем на медицинскую капсулу, он раскрывается наподобие цветка, его стены складываются и втягиваются в пол, выпуская нас посреди огромного зала, где пахнет парфюмом и пудрой, туда-сюда носятся гримеры. Нахожу свою команду, одетые так же, как на Полигоне, соратники сидят в черных креслах, с ними уже работают стилисты. Надана громко чихает, возле нее застыла коротко стриженная гримерша с кисточкой.
Подлетает напуганная женщина, машет руками, тараторит, что времени мало, и она не успеет привести меня в порядок, протягивает борцовку и брюки с карманами.
Хватает меня под руку, тянет к панели управления, похожей на трибуну для выступлений, синхронизирует коммуникатор с «мозгами» штуковины, и меня окутывает коконом голограммы.
— Леонард! Переодевайтесь! У нас осталось двадцать минут.
Только снимаю кардиган, из пола выдвигается крепеж-вешалка. Определяю на него бронежилет, футболку, брюки, облачаюсь в привычную одежду и кричу:
— Готов!
Голограмма исчезает, женщина косится на татуировку: цепь с крупными звеньями, оплетающую руку. Каждое звено, а их двадцать два, — как партии, выигранные у смерти. Но у гамм и тех, кто выше статусом, татуировки, кроме той, что на седьмом шейном позвонке, считаются дурным тоном.
Вибрирует коммуникатор, на весь его экран появляется лицо Гискона — отвечаю на вызов.
— Леон, ты на месте? — сдержанно интересуется он.
— На месте, все помню, — отодвигаю от себя гримершу с кисточкой, делаю зверское лицо, она пятится. — От плана отклоняться не намерен. — Поворачиваюсь к ней. — Спасибо. Хватит.
Перечить она не смеет. Видимо, по команде, прозвучавшей в коммуникаторе, гримеры оставляют своих жертв.
— Готовность на старт! — звучит голос координатора.
Пока зрителей раскачивают и показывают им хайлайты с Полигона — аж вибрирует стена, отделяющая гримерку от сцены, — улыбчивый юноша ведет нас к вмонтированной в пол летающей платформе, аналогичной той, на которой я появился перед митингующей толпой. Ненадолго вибрация стихает и сменяется гулкой пульсацией басов — началось выступление звезд шоу-бизнеса. Включаю коммуникатор, нахожу канал, где идет трансляция: под бешеные ритмы и рев вокалиста над сценой несется голографический трицикл с гемодами, охотящимися за каким-то бедолагой.
Скоро наш выход, а он должен быть эффектным. Десять тысяч билетов на представление продали дельтам, чего никогда не делали, — чтоб снять социальную напряженность.
— Видели апартаменты? — спрашиваю, обращаясь ко всем.
Надана показывает знак, что довольна.
— Не знаю, как смогу там жить. Как в музее. И мужика подогнали, а ему, — она улыбается Лексу, — даму, — и изображает руками гигантскую грудь. — Мы теперь рабовладельцы.
Становимся на платформу, я на центральную ее часть, остальные по бокам.
— Человек не должен быть рабом, — холодно говорит Вэра, скрестивший руки на груди.
— Ты ж нье отказался? С нами-то рабам ничьего нье угрожает, — констатирует маори Тейн.
У всех одновременно включаются коммуникаторы, где ведущий, Блейм в костюме римского гладиатора объявляет следующую группу, его сменяет координатор проекта — лысый мужчина с обвислыми щеками и глазами, красными от недосыпа.
— Готовность — четыре минуты, — бормочет он.
— Есть, — отзывается сопровождающий нас парень.