Карфаген должен быть разрушен
Шрифт:
Римляне принялись искоренять любые позитивные напоминания о Ганнибале и благоволении к нему богов. Получила широкое распространение история о том, как Ганнибал предал смерти италийских воинов, отказавшихся ехать в Африку и укрывшихся в храме Юноны на мысе Лациний {1094} . История, безусловно, апокрифичная и специально изобретенная для диффамации полководца. Не случаен и выбор места происшествия. В этом храме, располагавшемся в десяти километрах от последней базы в Кротоне, Ганнибал, желая увековечить свое италийское наследие, поставил бронзовую табличку с перечнем на латинском и греческом языках всех свершений на полуострове. [338] Полибий, посетивший святилище, отметил достоверность начертанных сведений о численности войск и животных. Однако он намекает и на то, что другая информация, содержавшаяся в тексте, которую хронист, правда, не цитирует, может быть сомнительной {1095} .
338
Ливий
У Ганнибала и его советников, томившихся в Бруттии, видимо, имелись и другие причины для того, чтобы избрать святилище Юноны для увековечивания памяти о военной кампании в Италии{1096}. Помимо всего прочего, это место славилось необъяснимыми сверхъестественными явлениями: к примеру, зола и пепел в алтаре оставались неподвижными при любом ветре{1097}. К тому же окрестности здесь были необычайно живописными: за изгородями темнел густой лес, а на лугах паслись коровы, быки и телята, посвященные богине. Настолько уединенным и безмятежным было это место, что стаду не требовался пастух, животные сами шли к стойлам в конце дня. Продажа скота приносила большой доход, часть которого использовали для оплаты изготовления колонны из чистого золота, подаренной Юноне.
Согласно легенде, приписываемой Целию, но, по мнению большинства историков, принадлежащей перу Силена, Ганнибал задумал унести золотую колонну, но прежде решил просверлить в ней дыру, дабы убедиться — полая она или нет. Юнона привиделась ему во сне и предупредила: у него ослепнет и второй глаз, если он украдет колонну. Проснувшись, Ганнибал внял предупреждению и повелел сделать из золотой стружки статуэтку телушки и поместить ее на вершину колонны {1098} . [339]
339
Цицерон ссылается на Целия Антипатра, который воспользовался информацией Силена.
Как и в других легендах, описывающих контакты Ганнибала с богами, и в этой истории трудно отделить первоначальный смысл от последующих недружественных интерпретаций римских и греческих историков [340] . Однако и эта, и другие легенды, вероятнее всего, предназначались для того, чтобы оттенить чувство долга у Ганнибала и преданность богам — в данном случае Юноне/Гере, богине, уже известной своим враждебным отношением к римлянам. Карфагенский полководец, поняв, что может совершить святотатство, не только воздержался предпринимать опрометчивые действия, но и попытался возместить моральный ущерб, нанесенный богине {1099} . Лишь только в более поздние времена римские историки превратили легенду в притчу, утверждающую нечестивость Ганнибала. Во всяком случае, святилище на мысе Лациний привлекло внимание Ганнибала не только связями с богиней Юноной. Согласно одной легенде, храм построил не кто-нибудь, а сам Геракл {1100} .
340
О том, как избирательно использовал Ливий информацию Целия и других авторов для того, чтобы выдержать определенную моральную направленность своего сочинения: Levene 1993, 68; Jaeger 2006, 408–409.
Историки давно обратили внимание на сходство предания о золотой колонне Ганнибала с рассказом греческого философа Эвгемера, чьи идеи легли в основу ассоциирования полководца с Гераклом — Мелькартом, о золотой колонне, найденной им на острове в Индийском океане. На ней якобы была начертана вся древнейшая история мира, включая происхождение человечества от самых ранних греческих богов{1101}. Эпизод с золотой телушкой, эту последнюю эвгемеристическую попытку карфагенского полководца обратиться к греческому миру, можно считать таким же свидетельством наследия Ганнибала, как и детальное описание на бронзовой табличке войск и военных кампаний. Но нельзя забывать, что Силен писал историю Ганнибала после краха экспедиции, и у него получился скорбный панегирик последнему великому заступнику синкретичного царствия Геракла — Мелькарта.
Еще долго и после отбытия Ганнибала римляне настороженно относились и к святилищу, и к богине. Когда цензор Квинт Фульвий Флакк в 174 или 173 году снял черепицу с крыши святилища для храма Фортуне, строившегося в Риме, сенат воспротивился откровенному пренебрежению благочестием. Ему устроили взбучку и спросили: «Не думал ли ты, что оскверняешь храм, самый священный в крае, над которым не посмели надругаться ни Пирр, ни Ганнибал, когда сдирал черепицу с крыши и чуть не погубил его?» Совершив искупительный обряд, римляне возвратили черепицу в храм, но плитку пришлось сложить во дворе, так как никто из каменщиков не смог укрепить ее на крыше {1102} . [341]
341
Речь идет об осквернении святилища Юноны Лацинийской в Брут-тии, с крыши которого по указанию цензора Флакка были сняты мраморные плиты для строившегося в Риме храма Всаднической Фортуны (Ливий. XLII.3.1–11).
Распространение истории о массовом убийстве италиков в святилище Юноны на мысе Лациний, возможно, имело целью очернить финал 15-летней героической эпопеи карфагенского полководца. Но если даже обвинения лживы, то нет никаких сомнений в том, что, отбыв из Италии, он бросил на произвол судьбы своих италийских союзников. Множество тайников с монетами, захороненными владельцами до лучших времен и найденными в Бруттии археологами, свидетельствуют о трагическом положении, в котором оказались италийские соратники Ганнибала{1103}.
Видимо, не испытывая доверия к Совету старейшин, Ганнибал не пошел в Карфаген, а расположился лагерем в Гадрумете, в ста двадцати километрах к югу от метрополии. Он появился вовремя: к весне 202 года перемирие с римлянами нарушилось. Карфагеняне разграбили и реквизировали несколько римских грузовых судов, прибитых к берегу штормом, а римским послам, приехавшим за репарациями, был оказан откровенно недружественный прием. Совет старейшин явно приободрила близость воинства Ганнибала. Толпа чуть не избила римских послов. От расправы их спасло вмешательство лидеров антибаркидской фракции Гасдрубала Геда и Ганнона. Экстремисты в Совете старейшин организовали нападение на корабль послов, судну удалось уйти, хотя и не обошлось без кровопролития {1104} . [342]
342
Папирусный фрагмент из Египта (Р. Rylands III 491), датирующийся до 130 года, дает совершенно иное представление о дипломатической сваре. В нем не упоминаются ни захват римских грузовых судов, ни нападение на послов. Возникают подозрения о возможной гиперболизации происшествий и даже их измышлении Полибием и другими авторами, друзьями римлян (Hoffman 1942). Eckstein (1987, 253–254) тем не менее утверждает, что в целом Полибий описал события скорее всего достоверно, хотя, возможно, и приукрасил сюжеты для того, чтобы представить в позитивном свете Сципиона. См. предположение Хойоса (Hoyos 2001 а) о возможной причастности к папирусному фрагменту римского историка Фабия Пиктора.
Преднамеренно провокационные действия карфагенян вынудили Сципиона возобновить войну. Вначале он позвал нумидийского царя Масиниссу с его войском, а затем начал нападать и опустошать города в густонаселенной и плодородной долине реки Меджерда, продавая их жителей в рабство. Разбойничья тактика принесла свои плоды: представители Совета старейшин попросили Ганнибала как можно скорее навязать сражение Сципиону{1105}.
Ганнибал направился на северо-запад, возможно, для того, чтобы отрезать войско Масиниссы, прежде чем сразиться с армией Сципиона. В октябре 202 года он сблизился с римлянами у Замы, располагавшейся к юго-западу от Карфагена на расстоянии пятидневного марша. Сципион, демонстрируя уверенность в победе, разрешил захваченным карфагенским лазутчикам осмотреть лагерь, вернуться обратно и доложить информацию своему полководцу. Этот на первый взгляд самоуверенный и беззаботный жест вовсе не был таковым. Вскоре Сципион перевел свой лагерь в другое место. Пока армии готовились к сражению, Ганнибал послал гонца к Сципиону с просьбой о личной встрече. Карфагенянин, убедившись на опыте, что военная победа над римлянами маловероятна, попытался договориться о более мягких условиях мира. Сципион, абсолютно убежденный в победе на поле боя, отказался мириться и предложил готовиться к битве{1106}.
Наутро армии сошлись в последнем и решающем сражении. Хотя Ганнибал и обладал численным превосходством (50 000 против 29 000), шесть тысяч нумидийских конников Масиниссы обеспечивали римлянам преимущество на поле боя. Тактика битвы, избранная Ганнибалом, отражала его ограниченные возможности, нехватку кавалерии и неопытность пехоты. В отличие от Италии, где он мог воспользоваться преимуществами кавалерии для окружения противника с флангов, здесь ему пришлось выстраивать боевой порядок в три линии: впереди — остатки наемнической армии брата Магона, во втором ряду — ливийские новобранцы и граждане Карфагена, в резерве — тяжеловооруженные ветераны Ганнибала. Его замысел был прост: он нанесет массированный удар по центру боевого порядка противника, построившегося также в три линии и поставившего наиболее опытных легионеров позади. Безусловно, план сражения не отличался оригинальностью, но это был, пожалуй, наилучший вариант с учетом реальных ресурсов, имевшихся у Ганнибала.