Шрифт:
СХВАТКА
Потирая ушибленный бок, Костя поднялся с пола, юркнул в постель и зажмурился: не удастся ли досмотреть чудесный сон до конца?
А сон-таки был удивительный, из ряда вон выходящий. Будто из ученика шестого класса «Б» Латрушинской семилетней школы превратился Костя Клюев в знаменитейшего человека — Героя Социалистического Труда, вроде знатного комбайнера Зареченской МТС Ильи Васильевича Глухих. Подошел Костя к зеркалу, глянул — стоит перед ним красавец. От веснушек на лице и следа не осталось, глаза не раскосые, губы, как у всех людей, нормальные, брови — не пучки белесых волосков, а густые, темные, вразлет. На Косте новая кепка-восьмиклинка, белая шелковая сорочка с голубыми васильками по вороту, темно-синий костюм и желтые кожаные штиблеты с фасонным узором.
Одернул герой пиджак и с достоинством зашагал по улицам родной деревни Латруши.
Заметив его, молодые и старые высыпали из домов, шумят, переговариваются:
— Костя! Костя-то Клюев!.. Неужели это он?
— Герой!
— Константин Георгич, заверни на часок, сделай милость! Пирог мясной на столе.
— На блины прошу!
— Уважь, Константин Георгич, зайди медку душистого отведать. С колхозной нашей пасеки медок-то!
Илья Васильевич Глухих, приехавший в колхоз по делу, прищурил карие глаза, улыбнулся обветренными губами, подошел к Косте запросто и взял под руку.
— Георгич! Покатим ко мне в МТС? Ушицей из свежих окуньков накормлю. Скажу откровенно — ушица, брат, отменная!
Посмотрел Костя на Илью Васильевича и ответил, ответил громко, чтобы и другим было слышно:
— Не время мне, Васильич, ушицей баловаться. Комбайн к уборке готовлю.
И вдруг появился откуда-то Никита Якишев в гимнастерке и синих галифе с красными кантиками, увидел героя и замер, понять ничего не может. «Что такое? Клюев это или нет? Вместе учились, на ферме работали, в бабки играли, рыбачили, и на тебе — герой!» Растерялся Якишев, стоит и робко с ноги на ногу переступает.
Костя — пусть знают все, что помнит герой старую дружбу! — первым протянул руку.
— Здравствуй! Не признал? Ну, как живешь? Дела в пионерском отряде хорошо ли идут? Колычев утихомирился?
А Никита молчал-молчал и вдруг, набравшись храбрости, выдернул из кармана руку и протянул герою на ладони свинцовый козон для игры в бабки:
— На, развлекайся! — И поправился: — Возьмите, Константин Георгиевич! В деревне ни у кого из ребят лучшего нет. Отдаю насовсем!
Обрадовался Костя подарку, зажал козон в кулаке и думает, куда бы спрятать его понадежнее. Догадался: на глазах у односельчан расстегнул вышитый ворот белоснежной шелковой рубашки, сунул козон за пазуху. Стыд!..
Костя беспокойно заворочался в кровати. «Нет, не придется, видно, досмотреть чудесной истории». Из репродуктора, установленного на резной полочке, полились бодрые звуки марша, и знакомый всем радиослушателям голос произнес:
— С добрым утром, товарищи! Начинаем утреннюю гимнастику.
Пересилив дремотную лень, Костя откинул ватное, сшитое из разноцветных лоскутков одеяло, вскочил и первым делом распахнул форточку. Свежий морозный воздух ворвался в нее белым клубом пара, обжег тело, «бр-р-р!» Шлепая ладонями по обнаженной груди, Клюев стал готовиться к зарядке: вытащил на середину комнаты коврик, рядом на всякий случай поставил два стула и, дожидаясь команды, посмотрел на себя в зеркало. «Во сне был человек человеком, а тут и смотреть тошно», — подумал он с грустью.
Розовощекий веснушчатый паренек с черными раскосыми глазами и белокурым завитком на лбу глядел на него из трюмо. Пухлые, ярко-вишневого цвета губы словно тянулись к чему-то и никак не могли дотянуться. Из-за губ Ленька Колычев дал Косте прозвище и сочинил обидные стихи. Природа подшутила над Костей. Ну кто позавидует его узким покатым плечам? А росту? Как-никак образование у Кости солидное — шесть классов нынче будет, — а любой второклассник выше его на полголовы.
Зарядка кончалась. Надо было приступить к водным процедурам. Костя перекинул через плечо полотенце и прошел на кухню. В темном углу за русской печкой долго брякал умывальником, обтираясь до пояса холодной водой.
Чудесный сон и горькая действительность испортили настроение.
— Уж не хвороба ли напала? — спросила мать, обеспокоенная хмурым видом сына.
— Хрип у меня под ложечкой, — наобум сказал Костя. — Простыл.
— Дома сидеть надо…
Мать вытащила из печи чугунную сковородку с шипящим в масле картофелем и налила из кринки молока.
— Чаем с малиной напоить тебя надо, — сказала она. — Пропотеешь — хворь разом снимет.
— У меня уже прошло. Хоть послушай, нет хрипа!
— Чего же баламутишь? — рассердилась мать. — Ну, коли здоров, после завтрака во дворе снег уберешь. Сугробы намело страх какие огромные. Затопит весной-то.
Опасаясь, как бы его все-таки не засадили дома, Костя поспешно натянул пальто, нахлобучил шапку и вышел. Островерхие сугробы, как горные хребты, высились у забора, возле ворот, громоздились на плоской крыше сарая. От ночной метели остались только снежные заносы. Ветер совсем ослаб. Солнце, круглое и яркое, щедро одаряло землю теплом. И хотя повсюду белел снег, чувствовалась весна. Кто знает, откуда принес ветерок пьянящие запахи цветущих трав. Может быть, с раздольных равнин юга, а может быть, весна рядом, вон за теми притаившимися в сиреневой дымке грядами лесистых гор.
Огромная, свесившаяся с крыши сосулина бросала на гулкое днище перевернутой железной бочки частую капель. У хлева в навозной куче копошились повеселевшие воробьи, непрестанно чирикая: «Скоро весна, скоро весна, скоро весна!»
Костя рассмеялся, подпрыгнул, надеясь обломить сосулину, убедился, что это пустая затея, сдвинул на затылок меховой треух, снял рукавицу, сунул в рот два пальца и призывно свистнул. Из конуры, спрятанной для тепла в сугробе, появился черный и лохматый, как вывернутый наизнанку старый полушубок, пес Полкан. Он весело засуетился вокруг хозяина и — вот собачья душа! — все норовил лизнуть его в губы.
— Но-о-о!.. Пше-о-ол!
Всю дорогу от крыльца до хлева пришлось отбиваться от назойливого дружка. Отомкнув громоздкий, покрытый ржавчиной висячий замок, Костя приоткрыл дверь и протиснулся боком в темную щель. От крепкого запаха навоза, прелой соломы и сена засвербило в носу, перехватило дыхание.
— А-а-а-а-пчхи!.. А-а-а-а-пчхи!..
Круторогий красавец баран Яшка, устремившийся было на свет, отпрянул испуганно в темный угол. Низкорослая корова шумно вздохнула, повернула к дверям большелобую ушастую голову.