Карл Ругер. Боец
Шрифт:
Мэтр Бронислав, потративший всю жизнь на изучение ядов и их воздействия на организм человека, говорил о «маршруте» отравления ядом негоды и выделял на нем три этапа, каждому из которых был присущ особый характер, выражавшийся в смене групп симптомов. Но в любом случае «маршрут» всегда заканчивался Тьмой окончательного небытия. Лекарь выражался метафорически, но Карл, один раз уже прошедший «маршрутом негоды», хотя и не до конца, доподлинно знал: там, в самом конце, перед человеком действительно встает Великая Тьма. Когда-то Карл подошел к ней достаточно близко, настолько близко, насколько мог подойти человек, для которого «маршрут» не стал безвозвратным…
– Вы
Карл смутно ощутил, как остро заточенный ланцет рассекает вены на его запястье.
– Вы видите? – с торжеством в голосе спросил лейб-медик владетеля Арвида. – Кровь почти не идет…
Неожиданно где-то в глубине здания раздался узнаваемый шум вторжения. Карл легко узнал его, но не удивился и не испытал какого-либо иного чувства. Равнодушие уже почти поглотило его душу, и Тьма стояла перед глазами, Великая Тьма окончательного небытия.
– Что такое? – раздраженно спросил мэтр Бронислав.
Кто-то берет замок Арвида на меч, мысленно объяснил ему Карл.
Дверь с треском распахнулась, раздались быстрые шаги нескольких пар ног, обутых в подкованные сталью сапоги.
– Что вы себе позволяете?! – с негодованием воскликнул лекарь. – Здесь умирающий!
– Помолчите, голубчик, – сказал где-то совсем рядом знакомый голос. – Я позволяю себе все, что считаю необходимым.
И сразу же, без видимого перехода, ноты стали и меди в голосе Табачника исчезли, потому что он обращался уже к другому человеку.
– Карл! Карл! – позвал Людо. – Слышите ли вы меня, Карл?
«Слышу, – подумал Карл. – Я тебя слышу, лейтенант».
– Граф, – попросил Людо, – умоляю вас, не умирайте, пожалуйста!
В голосе Табачника слышались печаль и ласка.
– Мне будет одиноко и страшно, – тихо сказал он. – В мире, где нет ни Гавриеля, ни вас, нечего делать нормальному человеку.
«Забери меня отсюда! – неожиданно для себя попросил Карл. – Просто забери!»
– Носилки! – громовым голосом скомандовал Табачник. – Накройте графа мехами. На улице холодно. – А теперь в его голосе была нежность. – Потерпите, Карл, – попросил он.
Карл почувствовал, как его поднимают и кладут на носилки. К своему удивлению, он почувствовал даже то, как его немощное тело покрывают меховым одеялом.
Тьма отступила, хотя и не исчезла вовсе, но Карл почувствовал и дыхание жизни.
– Я поймаю эту змею, – пообещал ему Табачник. – Я его поймаю и буду резать медленно и терпеливо, ломтик за ломтиком…
Людо умел мечтать и умел наслаждаться жизнью.
Тьма обступала его со всех сторон. Она была бархатистой, и казалось, что она движется, льется медленно, как мед или загустевшее масло, или колышется, как водоросли на дне реки. Нет, это была еще не та тьма, которую искал Карл. Он открыл глаза и посмотрел на беззвучно пляшущий в камине огонь.
Добро пожаловать на первую станцию, сказал он себе.
«Маршрут».
Исчезло призрачное тепло, и свет в комнате, несмотря на все старания живого огня, выцвел и поблек. Теперь Карл ощущал сильный озноб, и одновременно с холодом пришла боль, выворачивающая его суставы. По идее, он должен был страдать, и он страдал, конечно, однако холод и боль были не только мукой, еще они странным образом доставляли ему наслаждение. Может ли боль дарить
Барон Тобиас Богун считался одним из лучших поединщиков Черного Леса, и по праву. Он безупречно провел «хват» за клинок, когда Карл выполнял «парад», нацелившись острием своего меча в забрало баронского бусинета. Результатом этой ошибки стала раздробленная ключица, причинявшая Карлу острую боль следующие пять недель. В таком состоянии он, естественно, не мог сопровождать армию герцога Якова в походе и вынужден был задержаться в замке Крагор.
Стояла зима. Жарко пылали камины, стараясь побороть овладевшую каменным монстром стужу, круглые сутки гудел огонь в печах, но все напрасно. Холодные сквозняки гуляли по мрачным коридорам и темным крутым лестницам замка, холод царил в большинстве залов, слуги кашляли и чихали, и смотрели на господ красными больными глазами. Дни были коротки, а ночи тянулись бесконечно, изводя Карла непрекращающимися болями. И даже великолепие сверкающих под солнцем снегов, укрывших долины западных предгорий, не могло побороть гнусного настроения, поселившегося в сердце Карла. Однако то, на что не способна красота природы, способна совершить красота женщины. Сила желания оказалась сильнее холода и боли.
Однажды утром, за завтраком, Карл посмотрел на хозяйку замка, и как будто пелена упала с его уставших от бессонницы глаз. Петра Крагор была еще совсем молода. Ей едва ли исполнилось больше восемнадцати лет. Тем не менее она успела родить владетелю Крагора, находившемуся ныне в бегах и нашедшему, по слухам, приют у господаря Нового Города Альберта, двух детей. Карлу не довелось видеть Петру во всем блеске юности, как принято было говорить об этом периоде жизни в среде куртуазных поэтов, но он подозревал, что в четырнадцать лет дама Крагор была тщедушным созданием, у которого из всех женских прелестей имелись лишь выразительные зеленые глаза да большой, красиво очерченный рот. Все остальное пришло со временем, с возрастом и несколькими беременностями, число которых, скорее всего, было больше двух. Однако теперь Карл увидел перед собой интересную, вполне сформировавшуюся женщину, и, хотя на ней по случаю зимних холодов было надето слишком много одежды, включая подбитую мехом куницы мантию, художественное чутье подсказало Карлу, что под многочисленными слоями плотных тканей скрыто красивое и сулящее истинному ценителю бездну наслаждений белое тело.
Интерес, проснувшийся в нем, согрел не только объятую сумраком и стужей душу Карла, он зажег настоящий огонь желания, мгновенно превратившийся в полыхающий пожар. В Карле вспыхнула страсть такой силы, какую он не испытывал с того времени, как покинул Линд и свою Карлу. И сразу же отступила боль, хотя и не исчезла вовсе, и, по ощущениям Карла, в замке Крагор стало значительно теплее.
Обстоятельства благоприятствовали Карлу. Лорд Крагор оставил замок и жену еще ранней осенью и в ближайшем будущем, как можно было легко предположить, возвращаться домой не намеревался. К тому же четыре месяца воздержания, по предположениям Карла, должны были основательно расшатать фундамент добродетели леди Крагор, если таковая, разумеется, имела место быть. Учитывая эти обстоятельства, Карл положил на осаду крепости по имени «Петра» три недели. Срок вполне разумный, если исходить даже из небогатого опыта, имевшегося у Карла, и знания – правду говоря, вполне поверхностного – женской натуры. Он ошибся, разумеется, что случалось с ним в то время довольно часто. Но ошибка была из тех, о которых вспоминают с удовольствием, а не со стыдом.