Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева Мрака
Шрифт:
— Граф Альберт, — сказал Артур с беспокойством, — прошу вас поскорее возвратиться к отряду Ферранда. Вы здесь в опасности, от которой не могут избавить вас ни сила, ни храбрость; герцог оценил вашу голову, и вся эта местность наполнена страдиотами и легкой итальянской конницей.
— Мне они не страшны, — отвечал граф. — Я не для того так долго жил в бурном мире, среди военных и политических козней, чтобы пасть перед ударами таких ничтожеств, как они; кроме того, ведь ты со мной, и я видел, к чему ты можешь быть способен.
— Для защиты вашей, граф, — сказал Артур, который в эту минуту думал о своем спутнике только как об отце Анны Гейерштейнской, — я, конечно, сделаю все, что могу.
— Как, юноша, — возразил граф Альберт с горькой улыбкой, —
Артур несколько смутился, но тотчас собрался с духом и отвечал ему:
— Вы сами, граф Альберт, подвергались опасности, покровительствуя мне против ваших сторонников, почему и я обязан защищать вас против своих.
— Ответ сочинен удачно, — сказал граф, — но мне кажется, что тут замешался в посредники слепой мальчуган, о котором твердят певцы и трубадуры и ходатайству которого я могу, в случае нужды, приписать пламенное усердие моего покровителя.
Не дав времени приведенному в замешательство Артуру отвечать, он продолжал:
— Послушай, молодой человек! Копье твое оказало сегодня очень дурную услугу Швейцарии, Берну и герцогу Ферранду, сразив храбрейшего их воина. Но для меня смерть Донергугеля есть счастливое событие. Знай, что ссылаясь на свои заслуги, он успел склонить герцога Ферранда содействовать ему в искательстве руки моей дочери. И сам герцог, принц крови, не постыдился упрашивать меня, чтобы я отдал последнюю ветвь моего дома, так как все семейство брата моего — выродки, молодому хвастуну, дядя которого был слугой в доме отца жены моей; хотя он и выводит какое-то родство, вероятно, незаконное, но которое Рудольф себе присваивал, потому что оно способствовало его домогательству. Пока я жив, — продолжал граф Альберт, — этот союз никогда бы не состоялся, и кинжал, воткнутый в грудь моей дочери и дерзкого жениха ее, спас бы честь моего дома от позора. Но если бы я — часы жизни которого сочтены — перестал существовать, то кто бы воспрепятствовал дерзкому и пылкому молодчику, имеющему одобрение всех его земляков, а может быть и несчастное согласие моего брата Арнольда, достигнуть своей цели, вопреки сопротивлению молодой осиротевшей девушки.
— Рудольф умер, — сказал Артур, — и да простит ему небо его прегрешения! Но если бы он был жив и вздумал искать руки Анны Гейерштейнской, то ему бы пришлось со мной драться…
— Это дело уж кончено, — прервал его граф Альберт. — Теперь выслушай меня, Артур де Вер! Дочь моя рассказала мне все, происшедшее между вами. Чувства твои и поступки достойны высокого семейства, из которого ты происходишь, так как мне известно, что род ваш один из знаменитейших в целой Европе. Правда, ты лишен своих владений, но и Анна Гейерштейнская находится в том же положении и может надеяться разве только на то, что дядя ее соблаговолит выделить ей из ее отцовского наследия. Если ты удовольствуешься этим и если отец твой одобрит этот союз, потому что дочь моя никогда не вступит в дом против воли его главы, то ей известно, что она имеет мое согласие и благословение. Брат мой также это одобрит, так как хотя чувства чести и рыцарства в нем угасли, ко он уважает еще семейные традиции, любит свою племянницу и расположен к тебе и к твоему отцу. Что ты на это скажешь, молодой человек? Возьмешь ли ты бедную графиню в спутницы своей жизни? Я уверен и предсказываю тебе (потому что стоя так близко к краю гроба, мне кажется, я гляжу за пределы его), что по окончании моей бурной жизни наступит время, когда имена де Вер и Гейерштейн озарятся новым блеском.
Де Вер спрыгнул с лошади, схватил графа Альберта за руку и в пылких выражениях начал изъявлять свою признательность, но граф остановил его.
— Мы скоро должны будем расстаться, — сказал он. — Время коротко — место опасно. Скажу тебе откровенно, что если бы я преуспел хоть в одном из честолюбивых замыслов, которыми я занимался всю мою жизнь, то не избрал бы сына изгнанного графа себе зятем. Встань и садись на лошадь — благодарность неприятна, когда она не заслужена.
Артур встал и, сев опять на лошадь, не мог удержать своих восторгов, обещаясь любовью своей к Анне и стараниями о ее счастье доказать свою признательность ее отцу; заметив, что граф с удовольствием слушает изображаемую им картину будущей их жизни, он не мог не воскликнуть:
— А вы, граф, вы, виновник всего этого счастья, разве вы не захотите быть свидетелем его и разделить его с ним? Поверьте мне, что мы постараемся всеми силами изгладить в вас воспоминания о жестоких ударах, нанесенных вам судьбой, и когда счастье воссияет над нами, мы насладимся им живее, если вы его с нами разделите.
— Оставь эти мечты, — сказал граф Альберт. — Я знаю, что финал моей жизни приближается. Слушай и трепещи! Герцог Бургундский осужден на смерть, и тайные, невидимые жрецы Фемиды, которые судят и карают скрытно, подобно божеству, вручили мне веревку и кинжал.
— Отбросьте эти ненавистные символы! — вскричал Артур. — Пусть они ищут мясников и подлых убийц для исполнения такой обязанности, и не посрамляйте знаменитого имени графа Гейерштейнского.
— Молчи, молодой безумец, — отвечал граф. — Клятва, которой я обязался, превыше облаков небесных и крепче этих отдаленных гор. Но не думай, что я намерен действовать как убийца, хотя бы я мог привести себе в извинение пример самого герцога. Я не подсылаю наемных палачей, подобных этим подлым страдиотам, чтобы лишить его жизни, не подвергая опасности моей собственной. Я не назначаю его дочери — невинной в его преступлениях — выбора между бесчестным браком и постыдным отречением от света. Нет, Артур де Вер, я преследую Карла с решимостью человека, который, намереваясь лишить жизни своего соперника, идет сам на верную смерть.
— Умоляю вас, не говорите мне ничего больше об этом, — вскричал Артур с сильным волнением, — уважьте то, что я нахожусь на службе государя, которому вы угрожаете…
— И что ты обязан, — прервал его граф, — донести ему о том, что я тебе говорю. Этого-то я и желаю, и хотя он уже ослушался требования тайного суда, но я очень рад случаю послать ему личный вызов. Скажи Карлу Бургундскому, что он жестоко обидел Альберта Гейерштейнского. Тот, чья честь оскорблена, не дорожит жизнью, а презирая потерю ее, он полный властелин жизни другого. Поэтому пусть он меня остерегается; так как если в наступающем году он дважды увидит восходящее над отдаленными Альпами солнце, то Альберт Гейерштейнский нарушит свою клятву. Теперь прости; я вижу приближающийся к нам отряд с бургундским знаменем. Тебе он послужит эскортом, но я, оставаясь здесь долее, могу подвергнуться опасности.
Сказав это, граф Гейерштейнский повернул свою лошадь и поскакал назад.
ГЛАВА XXXVI
Оставшись один, Артур поехал навстречу приближающемуся к нему отряду бургундской конницы под предводительством графа Конте.
— Добро пожаловать, — сказал этот вельможа, подскакав галопом к молодому рыцарю. — Герцог Бургундский находится в миле отсюда с сильным отрядом, чтобы поддержать нас в случае нужды. С полчаса тому назад ваш отец, возвратясь к нам во весь дух, объявил, что изменники страдиоты завели вас в засаду и что вы взяты в плен. Он обвинил Кампо-Бассо в вероломстве и вызвал его на бой. Оба они отправлены в лагерь под присмотр великого маршала, чтобы не допускать поединка, хотя итальянец наш, по-видимому, не очень этого желает. Герцог хранит у себя залоги поединка, который состоится в Крещение.