Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева Мрака
Шрифт:
— Лучший предлог для Рене покинуть своего внука, — отвечал Оксфорд, — состоит в том, что он совершенно не в состоянии поддерживать его и помогать ему. Я сообщу ему предлагаемое вашей светлостью условие, как оно ни жестоко.
Сказав это, он вышел из герцогского шатра.
ГЛАВА XXVI
…Нижайше благодарен
Я вашему величеству, и рад
Я случаю прекрасному такому,
Который все провеет хорошо,
Зерно мое отбросив от мякины.
Англичанин
За ужином Кольвен, потчуя графа Оксфорда славным бургундским вином, сказал:
— Его высочество благоразумно поступает, ограничиваясь такими напитками, которые прохлаждают, но не воспламеняют его природную горячность.
— Я с этим вполне согласен, — ответил граф. — Я знал герцога Карла, когда он был еще графом Шароле. Характер его тогда был, правда, горячий, но его можно было назвать тихим, в сравнении с запальчивостью, которой герцог теперь предается при малейшем противоречии. Это следствие беспрерывных во всем успехов. Благодаря личной своей храбрости и благоприятным обстоятельствам, он из мелкого, платящего дань принца возвысился до степени могущественнейшего государя в Европе, став великим и независимым. Но я надеюсь, что благородные черты великодушия, смягчая собой его опрометчивость и своенравие, остались при нем по-прежнему.
— Это я могу смело засвидетельствовать, — сказал заслуженный воин, который слово «великодушие» понял в ограниченном смысле щедрости. — Герцог благородный государь, и рука его всегда щедра.
— Желательно, однако, чтобы он расточал свои милости только таким надежным и усердным людям, каким всегда был ты, Кольвен. Мне известны гербы большей части древнейших Бургундских домов. Отчего же их так мало в герцогском стане? Я вижу по-прежнему знамена, штандарты и значки; но даже мне, который столько лет был знаком с французским и фландрским дворянством, гербы их вовсе неизвестны.
— Милорд Оксфорд, — отвечал генерал, — неприлично человеку, служащему у герцога, осуждать его поступки; но его высочество с некоторого времени стал слишком много вверяться наемным чужестранным воинам и слишком мало своим. Он предпочитает держать у себя на жалованьи многочисленное войско из немецких и итальянских солдат, вместо того чтобы оказывать свою доверенность рыцарям и оруженосцам. Он обращается к своим подданным только за тем, чтобы получить от них деньги, нужные ему для уплаты его наемным солдатам. Немцы довольно честные люди, когда им исправно платят, но Боже меня сохрани от герцогских итальянских войск и от начальника их Кампо-Бассо, который только ждет, чтобы ему заплатили значительную сумму, чтобы продать герцога, как барана на убой.
— Неужели ты так дурно о нем думаешь? — спросил граф.
— Я такого о нем мнения, — отвечал Кольвен, — что нет в свете вероломства, на которое не посягнули бы душа его и сердце. Больно честному, как я, англичанину, служить в армии, где начальствуют такие предатели. Но что мне делать, если только не представится случай опять воевать в моем отечестве? Я часто ласкаю себя надеждой, что милосердное небо соблаговолит вновь зажечь в нашей дорогой Англии те благородные междоусобия, в которых бились начистоту и не слыхано было об изменах.
Лорд Оксфорд намекнул своему хозяину, чтобы он не отчаивался в исполнении своего похвального желания жить и умереть на родине, сражаясь за правое дело. Затем Оксфорд попроси л Кольвена доставить к утру следующего дня его сыну Артуру проводников и пропускной лист, так как он должен был немедленно отправить Артура в Нанси, местопребывание короля Рене.
— Как? — сказал Кольвен, — не для того ли молодой лорд Оксфорд едет, чтобы записаться там в трубадуры? Так как в столице короля Рене не занимаются никакими другими делами, кроме любви и поэзии.
— Я не ищу для него этой почести, — отвечал Оксфорд, — но королева Маргарита теперь живет там, и приличие требует, чтобы этот молодой человек съездил к ней с поклоном.
— Понимаю, — прервал его ланкастерский ветеран, — хотя зима и приближается, но надеюсь, что весной расцветет Алая Роза.
Затем он проводил графа Оксфорда в назначенное для него отделение шатра, где была приготовлена постель и для Артура. Кольвен уверил их, что при восходе солнца лошади и надежные люди будут готовы, чтобы сопровождать молодого человека в Нанси.
— Теперь, Артур, — сказал отец, — мы опять должны с тобой расстаться. В этих опасных местах я не смею дать тебе никакого письма к моей государыне, но передай ей на словах, что я нашел герцога Бургундского, крепко думающего о своих выгодах, но расположенного соединить их с ее делом. Скажи, что я не сомневаюсь получить от него просимую нами помощь, но не иначе как при отречении, данном в его пользу ею и королем Рене. Скажи, что я бы никогда не посоветовал ей сделать такое пожертвование ради одной только слабой надежды низвергнуть Йоркский дом, если бы я не был совершенно уверен, что Франция и Бургундия, точно два ворона, носятся над Провансом и что тот или другой, а может быть и оба, готовятся по смерти ее отца устремиться на владения, которые они неохотно предоставляли ему во время его жизни. Итак, с одной стороны, договор с Бургундией может доставить нам сильную помощь при походе нашем в Англию, а с другой, если наша всемилостивейшая государыня не согласится на требование герцога, то справедливость ее дела нисколько не обеспечит ее наследственных прав на отцовские владения. Поэтому проси королеву Маргариту, если только она не переменила своих намерений, чтобы она исходатайствовала от короля Рене решительный акт уступки его владений герцогу Бургундскому, утвержденный письменным согласием ее величества. Содержание королю и ей будет назначено сообразно с их желанием. Я совершенно уверен, что герцог, по щедрости своей, устроит это вполне прилично. Боюсь только, чтобы Карл не пустился…
— На какое-нибудь глупое предприятие, необходимое для его чести и для безопасности его владений, — произнес голос за полотном шатра, — и не занялся бы больше своими собственными делами, чем вашими? Не так ли, граф?
И вслед за этими словами в шатер вошел человек, в котором, несмотря на одежду и шапку простого солдата валлонской гвардии, Оксфорд тотчас узнал суровые черты герцога Бургундского и гордый его взгляд, сверкающий из-под меха и пера, которые украшали головной его убор.
Артур, который не знал в лицо принца, вздрогнул при входе незваного посетителя и схватился было за кинжал; но отец сделал ему знак и он опустил руку. Он с изумлением увидел глубокое уважение, с которым граф принял мнимого солдата. Первые же слова, которые были произнесены, объяснили ему тайну.