Карманный Казанова
Шрифт:
Примостившись на стуле, она потягивала чаек, изредка бросая быстрые взгляды на тортик.
В кухне появилась Мария с пустым подносом. Лицо ее было бледным, словно полотно. Грохнувшись на диван, Гурова прогудела:
– Начинается.
– Что начинается?
– Мои глюки.
Катарина поднялась.
– Опять гном?
– Нет. У Верки волосы русые, – едва слышно проговорила Мария.
– Не понимаю.
– Она брюнетка! И полчаса назад, когда я была в столовой, волосы Веруни были темные, а сейчас... Кат, они русые, понимаешь? Все! Приехали, я точно сбрендила. Меня ожидает ужасная старость
– Не ерунди. Как можно взглянуть на родственничков Виолетты, оставаясь при этом незамеченными?
– Пройти в гостиную; если встать за кадку с монстерой, отлично просматривается столовая.
– Тогда в путь.
– Может, не надо?
– Кончай хандрить, клади поднос и дуем в бой.
На трясущихся ногах Маша топала впереди, то и дело оборачиваясь назад.
Шикарная гостиная Катку уже не удивила. Если кухня имела площадь средней двушки, то что уж говорить о стопятидесятиметровом главном помещении. Минуя кожаные кресла, Мария ткнула пальцем в дверной проем.
Из столовой доносились голоса. Катарина быстро спряталась за массивной кадкой с раскидистым растением. Гурова последовала ее примеру.
За столом сидели четыре человека. Во главе хозяйка – хрупкая ухоженная женщина, слева от нее пухленькая брюнетка с раскосыми глазами – Анастасия, справа русая худышка – Вера, а напротив Горбачевой восседал средних лет господин с добродушным лицом и шапкой каштановых волос, которые кое-где были тронуты сединой.
Определить, в каком году появилась на свет Виолетта Сигизмундовна, оказалось делом весьма затруднительным. Гладкое, слегка бледное лицо явно не единожды было подвергнуто косметическим процедурам. Пухлые губы, большие глаза, длинные, пепельного цвета локоны спадали на худенькие плечики. Определенно, Виолетта дама вне времени. Подобной особе могло быть как сорок, так и семьдесят, но если учитывать, что старшему сыну сегодня стукнуло бы тридцать семь, значит, Горбачевой за шестьдесят.
Пухленькая Анастасия, которая, как показалось Катке, вела себя излишне надменно, смотрела прямо перед собой, а вот вертлявая Вера не переставала тараторить и явно досаждала свекрови.
В какой-то момент Виолетта не выдержала:
– Вера, сколько можно болтать? Ты способна хотя бы на минуту замолчать? Не забывай, сегодня не праздник, будь любезна, следи за речью.
– Извините, Виолетта. – Вера опустила голову.
Павел Евгеньевич наполнил рюмки дам водкой. Настя встала. Встретившись глазами со свекровью, женщина хрипло произнесла:
– Виолетта, я верю, что мой муж... ваш сын сейчас в лучшем из миров. Земля ему пухом. – Она залпом осушила рюмку и, поморщившись, села на место.
– Маш, Павел друг семьи?
– Ага. Я только точно не знаю, с кем он больше дружил. То ли с покойным супругом Виолетты, то ли с ней.
Катарина намеревалась задать вопрос касательно Веры, но в этот момент произошло нечто из ряда вон выходящее.
В столовую с другого входа влетел... гном. Копейкина едва не завизжала. Это была не галлюцинация, не видение и даже не белая горячка – она действительно увидела гнома. Маленький человечек, чей рост едва дотягивал до метровой отметки, один в один напоминал Леприкона. Облаченный в темно-синие шорты и коричневую рубашку, он постоянно поправлял шляпу-колпак со звенящими колокольчиками. Бледно-зеленое лицо уродца вызывало отвращение. В какой-то момент Катарина решила, что это не настоящее лицо коротышки, а всего лишь пугающая маска.
Гном начал вытворять совершенно невообразимые вещи. Сначала он подбежал к Виолетте, покачал головой, а затем, схватив у нее из тарелки кусочек красного перца, принялся нарезать круги вокруг стола. Остановившись рядом с Верой, уродец стукнул кулачком по столешнице, а приблизившись к Насте, дернул ее за прядь волос.
Сумасшествие длилось не более двух минут. После чего гном, эльф или кем он там приходится, исчез так же внезапно, как и появился.
Но самое ужасное, что никто – никто! – из присутствующих в столовой даже бровью не повел во время хулиганства маленького человечка. Создавалось впечатление, что они его не видели. Иначе как объяснить их поведение? Например, Веруня начала рассказывать сплетни про звезд, вычитанные из Интернета, Настя тихо переговаривалась со свекровью, а Павел Евгеньевич в очередной раз разлил сорокоградусную.
Толкнув Катку в бок, Мария пролепетала:
– Ты видела?
– Да.
– И как?
– Сейчас грохнусь в обморок.
– Не вздумай, если нас засекут, мне несдобровать. Пошли в кухню.
– Не могу.
– Почему?
– Ноги к полу приросли.
– Катка, не прикалывайся.
– Но я правда не могу пошевелиться.
Взяв Копейкину под руку, Машка поспешила покинуть гостиную.
Расположившись в кухне, Гурова на всякий пожарный закрыла дверь на щеколду, плюс приперла ее стулом.
– От греха подальше.
Катарина взглянула на торт, но чувство голода испарилось, как с белых яблонь дым. Оно и понятно, кому захочется думать о еде, когда ты только что стал свидетелем абракадабры.
– Седьмой раз, – вещала Машка, – седьмой раз я вижу гнома. Слава богу, ты тоже его заметила, но они... Катка, почему они не реагировали?
– Интересный вопрос, кто бы дал ответ? Кстати, обратила внимание на родимое пятно на руке гнома?
– Смеешься? Меня его лицо загипнотизировало.
Раздался знакомый сигнал. Машка вскочила.
– Пора убирать со стола и нести чай.
Пока Мария следовала по маршруту кухня – столовая – кухня, Копейкина пребывала в глубокой задумчивости. Как же ей хотелось предстать пред Виолеттой и спросить: «Неужели вы не видели гнома?»
Ну не может такого быть. Не может!
Гурова поставила грязную посуду на стол, и в ту же секунду из глубины дома послышалось гудение.
– У-у-у-у-у... – выл неизвестный.
После пятого завывания уши заложило от пронзительного визга.
– Это что-то новенькое, – пищала Машка. – Раньше только гул был.
– У-у-у... – послышалось совсем близко.
Пораженные и испуганные, они не услышали быстрых шагов Виолетты Сигизмундовны.
Горбачева ворвалась на кухню подобно урагану. Мария ойкнула, а Катка вовремя спряталась за занавеску.
– Маша, к чаю принесите крекеры, торт не нужен.
– Кхм... гм... а...
– Девочки боятся испортить фигуры. Да и мне наедаться на ночь ни к чему.
Гул нарастал. Казалось, теперь он приближается к кухне.