Карнивора
Шрифт:
Как-то раз Дора, устав от их непрекращающихся пререканий, выставила детей на улицу. Стояла осень, солнце уже село, и черные ели медленно качались на фоне бесцветного серого неба. Кит и Марика сначала встали далеко друг от друга, с двух сторон от крыльца, и молча слушали, как скрипят толстые стволы и шумит налетающий ветер. Потом Марика развернулась и пошла на зады, к чурбаку. Но Кит опередил ее – когда она повернула за угол, он уже сидел там, демонстративно вытянув длинные ноги.
– Пусти! – обиженно крикнула Марика, но тут же осеклась. Мама могла услышать ее из дома и еще больше рассердиться. –
Кристофер сложил руки на груди и откинулся на стену.
– Пусти меня, Кит! – прошипела Марика зло. Кит усмехнулся.
– Ну знаешь!..
Из Леса раздался вой.
Кит замер, впившись взглядом в Лес.
Вой повторился. Настойчивый, громкий – Марика хорошо знала, как определять расстояние по звуку. Она медленно повернулась и невольно отступила на шаг, заслоняя собой Кита, который, казалось, прирос спиной к стене.
Скрипнула дверь с другой стороны дома, раздались торопливые шаги и из-за пристройки появилась Дора с горящей головней в руке. Она пробежала мимо детей и крикнула:
– Гитт, Моар! Гитт йаангаин!
Пламя резко вспыхнуло, блеснули глаза – спокойные небесно-голубые глаза Волка, – он негромко рыкнул, одним прыжком развернулся и исчез в непроглядной тьме Леса.
– Быстро в дом, – бросила Дора, не оборачиваясь. Марика заставила себя повернуться – и встретилась глазами с Китом. Его лицо было совершенно белым на фоне стены, он сильно дрожал, но продолжал сидеть. Марика тронула Кита за плечо, он вздрогнул, она тряхнула его, и тогда он поднялся и медленно побрел к крыльцу.
Дора вошла в дом сразу следом за ними, и Марика с облегчением вздохнула, когда скрипнула тяжелая щеколда. Кит снова вздрогнул.
Все молчали, Марика кусала губу и чувствовала, как дрожит лавка, на которой они сидели с Китом.
– Дети, идите спать, – наконец тихо сказала Лагит. Марика посмотрела на маму. Та глядела на догорающей огонь в очаге и казалась очень уставшей. Они отправились в свою комнату, и Марика слышала, как стучат зубы у Кита, который шел следом за ней.
Ночью у него началась лихорадка.
Марика спала как убитая, но рано утром ее разбудила какая-то возня и приглушенный шепот. Мама и бабушка Лагит стояли рядом с топчаном, на котором спал Кит, и тихо переговаривались. Проход между двумя кроватями был очень узким, и поэтому их спины возвышались над Марикой, уходя под самый потолок. Еще не до конца проснувшись, она принялась разглядывать узоры на маминой юбке, которые перескакивали со складки на складку, образовывая новые причудливые фигуры, как вдруг с другой стороны юбки послышался сдавленный стон. Марика приподнялась на локте.
– Мама?
Дора обернулась, узоры колыхнулись и исчезли под полотняным передником.
– Тише, Марика. Все хорошо.
– А кто стонал?
– Кит. У него жар.
– Он заболел?
– Да. – Дора снова повернулась к Киту и склонилась над ним.
Когда мама и бабушка ушли, Марика выскользнула из-под покрывала и тоже склонилась над Китом. Он лежал на боку, свернувшись под тремя одеялами, и все они тряслись всякий
– Ты чего? – спросила она.
– Д-ддд-в-в-в-дддд-д… – простучал зубами Кит, потом прикрыл глаза и еще сильнее сжался.
Марика стояла над ним, холодный пол прилипал к босым ногам, а в воздухе клубился запах неустроенности и несчастья.
– Марика! – раздался мамин сердитый голос. – Опять стоишь на холодном полу босая! Почему ты снова сняла носки?
Марика только пожала плечами и забралась на свою кровать под одеяло. Это была одна из главных загадок ее жизни. Каждый вечер она засыпала в носках – и каждое утро носки обнаруживались где угодно, но только не на ее ногах. Что с ними случалось ночью, Марике было неведомо. Однажды она даже подумала, что это Кит стаскивает с нее носки, чтобы насолить ей. Но ведь они стали пропадать задолго до появления Кита. А сегодня, судя по всему, ему и вовсе было не до носков.
Все утро, пока Марика уныло ковыряла кашу, застывшую в миске плотным студнем, мама и бабушка сновали туда-сюда, что-то относили Киту, доставали настойки, смешивали мази и заговаривали питье, которое вливали в Кита в таких количествах, что Марика удивлялась, как он не лопнет. Это продолжалось весь день и вечер. Ночью Марика спала вместе с бабушкой Лагит на полу в большой комнате, а мама сидела с Китом. Жар не спадал. Кит уже не стучал зубами, только иногда тихонько стонал, и от него шло странное, злое, нехорошее тепло. Весь следующий день Марика очень хотела подойти к нему, но мама и бабушка ее отгоняли.
Она снова легла спать с Лагит, но посреди ночи проснулась и долго лежала, широко раскрыв глаза и уставившись в кромешную темноту над собой. Рядом спокойно, с силой дышала бабушка, а из их комнаты доносилось сбивчивое сухое дыхание Кита. Марика села, потом тихонько выползла из постели. Носки удивительным образом все еще были на ногах.
Она на ощупь прокралась к проему и прислушалась, но с ее кровати доносилось только ровное дыхание – значит, мама спала. Марика нащупала ногой край кровати и пошарила руками перед собой. Кит все еще лежал под тремя одеялами, и его снова трясло. Марика осторожно провела ладонью по шершавой ткани, цепляясь пальцами за швы между лоскутами. Кит задрожал. Марика легла и с силой обняла бесформенную груду, которую продолжало трясти.
– Тт-тттт-ттт… – пробормотал Кит из-под одеял.
– Чш-ш-ш-ш, – едва слышно прошелестела Марика, боясь разбудить маму. – Ты спи, спи.
Кит снова задрожал.
Марика не заметила, как уснула – но когда она проснулась, в дом уже заполз слабый свет предрассветных сумерек. Она быстро обернулась, но мама все еще спала, положив руку под голову. Марика повернулась, приподняла голову и посмотрела на спящего Кита. Его лицо было очень спокойным, и Марика почувствовала исходящий от него тусклый запах отступающей болезни. Она пощупала его лоб – тот был прохладным, гладким от исчезнувшей испарины. Марика тихонько поднялась, прокралась в большую комнату и юркнула под одеяло. Бабушка глубоко вздохнула и перевернулась на другой бок. Марика немного полежала, глядя на неровные серые доски потолка, потом потянулась рукой – и сняла с себя носки.