Карт-Бланш для Синей Бороды
Шрифт:
– Садись, — коротко приказал мне муж, и я запрыгнула на сиденье, торопясь укрыться до самой шеи.
Ален, вооруженный длинным кинжалом, сам правил лошадьми, а Пепе, сидевший с ним на облучке с арбалетом наперевес, то и дело уговаривал хозяина пожалеть лошадей и не гнать так быстро. Мы добрались до загородных домов, когда совсем рассвело. Тут я вылезла из теплого гнездышка медвежьих шкур и указала дорогу — сначала мимо домов, потом к реке. Здесь лежал глубокий снег и к реке тянулись овраги — лошади не прошли бы. Ален натянул поводья и выпрыгнул
– Подождите здесь, миледи, — посоветовал Пепе, отправляясь следом за хозяином. Но как я могла усидеть на месте?
Занесенная снегом мельница возникла перед нами, как затаившееся чудовище. Я сразу поняла, что не ошиблась — дверь на мельницу была приоткрыта, и снег кто-то пригреб на одну сторону, чтобы можно было войти.
– Гюнебрет!! — заорал Ален во всю силу, врываясь внутрь.
Тишина… А потом откуда-то снизу донеслись яростные вопли и стук. Я добралась до порога, уселась прямо на пол, и силы оставили меня. Прислонившись затылком к косяку, я слушала дикие крики и проклятья, как самую лучшую музыку, потому что это означало, что Гюнебрет жива. Ведь так ругаться могла только моя падчерица.
Я слышала, как Ален и Пепе что-то с треском ломали, пробиваясь вниз, а потом голос Гюнебрет раздался совсем рядом:
– Этому хлыщу я сверну шею! Ну и намерзлась я там! Гаденыш! Вот ведь гаденыш! Неделю на одних сухарях! Неделю!
Поднявшись на ноги, я встретила их, не зная, что сказать. Стояла и прижимала руки к груди, раздумывая, уместно ли будет обнять Гюнебрет. Моя падчерица шла, укутанная отцовским меховым плащом, бледная, с запавшими щеками, с синяком под глазом, но в остальном ничуть не поверявшая прежнего задора.
– И ты здесь, — с улыбкой сказала она, увидев меня. — Вообще, могли бы и пораньше за мной приехать!
– Как ты там оказалась, дурочка? — спросил ее отец.
Она сразу присмирела и повесила нос:
– Твой дурак-посыльный сказал, что ты срочно вызываешь меня. Я поверила и поехала.
– Очень глупо, — заметил Ален.
– Я поняла, когда он свернул от Ренна, — продолжала Гюнебрет, пока мы шли к оставленным саням. — И тут он разворачивается и — бац! — мне прямо в глаз, сплеча! Как у меня тогда голова не раскололась — просто чудо.
– Он тебя ударил? — Ален произнес это сквозь зубы, и я поняла, что если бы Реджи не спрыгнул сам, то сегодня же он слетел бы с башни по чужой воле.
– Извини меня, — вдруг захлюпала носом Гюнебрет. — Я и правда перепугалась.
– Все, не реви, обморозишь нос, — Ален подсадил ее в сани, а потом помог забраться в них мне.
Я тут же принялась укутывать Гюнебрет. Она не возражала, продолжая рассказывать:
– Там была вода и сухари, и маленькая жаровня. Я ела и пила помаленьку, чтобы надолго хватило. Я же знала, что вы приедете за мной. Но, черт побери, почему так долго?!
– Юные леди не ругаются, — сказала я и наконец-то обняла ее, пока Ален и Пепе разворачивали лошадей. — Очень много всего произошло, я потом расскажу тебе. Но сначала нам надо тебя согреть и напоить горячим молоком.
Мы завернули домой к моей матушке, чтобы позаботиться о Гюнебрет и дать отдых лошадям. Матушка была рада, хотя и испугана нашим странным появлением. В двух словах я рассказала про бесславную смерть Реджи.
– Кто бы мог подумать… — ахала матушка, суетясь о горячем питье и теплой одежде для Гюнебрет. — Такой милый мальчик… Кто бы мог подумать?!
– Яд проникает в сердца незаметно, — ответила я, обкладывая Гюнебрет горячими грелками.
Матушка уговаривала Гюнебрет полежать в постели дня три и хотела послать за доктором, но моя падчерица вскочила на ноги через два часа, чуть отдохнув и выпив горячего молока с пряностями. Если бы ей дали волю, она бы еще и наелась до отвала, но мы побоялись, чтобы ей не стало плохо после недельного поста, и поэтому разрешали есть небольшими порциями.
Наконец-то я рассказала мужу, что произошло после его отъезда. Коварство Милисент не особенно впечатлило его, а вот покушение на мою жизнь привело в такую же ярость, как и синяк под глазом Гюнебрет.
– Им обоим повезло, что легко сдохли, — сказал он, темнея лицом.
– Не говорите так о покойных, — сказала я. — Лучше помолимся об их загубленных душах.
– Обойдутся без моих молитв, — ответил он ожесточенно.
Ален хотел вернуться побыстрее, потому что умчался из замка, оставив короля в неведении, и, несмотря на матушкины просьбы, мы отбыли в Конмор этим же вечером.
Сытая и умиротворенная Гюнебрет дремала, завернутая в меха, как младенец в пеленки, а мы с Аленом сидели по обе стороны от нее. За спиной Гюнебрет Ален взял меня за руку и нежно поглаживал ладонь и пальцы, поглядывая при этом так многообещающе, что у меня кружилась голова.
– Только приедем… — шептал он, — только приедем…
На половине пути нас встретили королевские гвардейцы во главе с его величеством.
– Конмор! — крикнул король, осаживая коня. — Какого черта ты исчез, не предупредив меня! — но тут он заметил спящую Гюнебрет и замолчал, молитвенно сложив ладони.
– Вот все и закончилось, — пообещал мне Ален. — Теперь мы вместе, и нас никто не разлучит.
– Не будьте столь самоуверенны, — шутливо укорила я его. — Положитесь на волю небес, ведь небеса располагают, а вы только надеетесь.
– Сегодня мне никто не помешает, — зашептал он с обжигающей страстью. — Слишком долго я ждал!
– И я, милорд, — прошептала я в ответ.
– Ален, для тебя я — Ален.
И я послушно повторила его имя, потому что мне было радостно его повторять.
Во дворе замка нас встретили почти все слуги, и король, молодцевато присвистнув, объявил:
– Леди Гюнебрет спасена! По этому случаю каждый получит по две серебряные монеты! Устроим праздник и…
– Может, лучше подождать с праздником, мой король? — раздался холодный голос.