Карта и территория. Риск, человеческая природа и проблемы прогнозирования
Шрифт:
Оказавшись перед выбором — покончить с бюджетными дефицитами или финансировать их, политические деятели еврозоны безоговорочно выбрали последнее как более привлекательную в политическом отношении альтернативу. Это решение, естественно, разрешило краткосрочный кризис финансирования, но мало способствовало устранению фундаментальных причин дефицита. Конечно, южноевропейские страны пошли на важные ограничения, но смогут ли они изменить налогово-бюджетные тенденции, подрывающие евро, большой вопрос. Если ЕЦБ, единственный источник суверенного кредита в еврозоне, действительно сделает «все необходимое» для сохранения евро, то следует ожидать, что прямые денежные операции и другие средства кредитования будут использоваться без всяких условий. С июня 2011 г. по июнь 2012 г.
Ряд сильно обремененных долгами членов еврозоны вряд ли сохранили бы платежеспособность без поддержки ЕЦБ. Однако долгосрочный баланс еврозоны бесспорно требует возврата баланса ЕЦБ и кредитования в рамках TARGET2 к уровням, существовавшим до 2008 г. Для сокращения баланса нужно, чтобы некоторые суверенные заемщики еврозоны перешли к режиму настолько строгой экономии, которая может оказаться несовместимой с их культурами.
Склонность лиц, определяющих политику, к поиску наименее болезненного в политическом плане решения — не уникальная особенность европейцев. Это происходит всегда и везде. Как я отмечал в главе 7, сталкиваясь с необходимостью выбора при решении экономического вопроса, политики практически повсеместно отдают предпочтение «безболезненным» краткосрочным мерам, а не эффективным долгосрочным решениям, несущим кратковременные неудобства.
Более широкий взгляд
Непростой процесс появления евро на рубеже столетий лишь подчеркивает чрезвычайную важность культуры в экономических делах. Главный урок новейшей истории заключается в том, что хотя культуры и меняются, происходит это постепенно — десятилетиями и веками. За короткую историю существования евро культура смогла измениться намного меньше, чем предполагали финансовые рынки. Как я уже говорил, рынки ожидали, что Испания и Италия, в частности, сразу же начнут изменяться с принятием евро в 1999 г. и станут такими же, как расчетливая Германия15. Однако после почти десятилетия вроде бы оправдывавшиеся ожидания были перечеркнуты кризисом 2008 г., и ЕЦБ пришлось искать пути финансирования бюджетного дефицита еврозоны. Между тем, правительства вынуждены бороться с неприятием политики жесткой экономии.
Определение культуры
Под культурой я понимаю разделяемые членами общества ценности, которые прививаются с детства и охватывают все аспекты жизни. В частности, культура определяет формирование типа экономической системы, в которой мы производим материальные блага и услуги. Она определяет также широкий набор интуитивных и поведенческих реакций на различные жизненные ситуации. Она устанавливает правила поведения, которые позволяют автоматически принимать достаточно сложные решения в повседневной жизни, избавляя нас от множества нежелательных трудностей. Она всеобъемлюща, как многие религии, и редко отходит на второй план.
Помимо истории с евро примеры проявления экономической культуры встречаются нам на каждом шагу. Я вспоминаю наш разговор в 2000 г. с Киити Миядзавой, который был тогда министром финансов Японии. Я сказал, что, на мой взгляд, Япония быстрее бы вышла из застоя, последовавшего за обвалом фондового рынка в 1990 г., если бы ликвидировала сомнительные кредиты. Их банки придерживались политики «кредитной терпимости», т. е. отказа от принудительного возврата кредитов (особенно по дефолтным ипотекам) и ликвидации обеспечения — стандартной процедуры большинства западных банков. Миядзава ответил, что такие действия — это не «японский путь». Требование погашения кредита и превращение заемщиков при определенных обстоятельствах в банкротов означало бы для них «потерю лица». А «сохранение лица» — крайне важный аспект японской культуры.
Глубина этой культуры ярко проявилась десятилетие спустя, после цунами 2011 г., которое привело к аварии на АЭС Фукусима. Киёси Курокава, председатель независимой комиссии японского парламента по расследованию аварии, пришел к выводу, что авария стала возможной из-за «глубоко укоренившихся традиций японской культуры… нашего рефлекторного подчинения; нашего нежелания сомневаться в авторитетах; …нашей групповой психологии и замкнутости… Если бы на месте тех, кто виноват в этой катастрофе, оказались бы другие японцы, результат был бы [мог быть] таким же»16.
Такая разновидность культуры, как популизм, особенно негативно влияет на экономический прогресс. В книге «Эпоха потрясений» я отмечаю, что экономические популисты прекрасно выражают недовольство проблемами, но неспособны предложить их конструктивное решение. И капитализм, и социализм четко определяют условия создания благосостояния и повышения уровня жизни. Популизм — нет. Это просто крик души.
Многие латиноамериканцы, как я могу судить по своему опыту, и в XXI в. продолжают во всем винить США. В частности, президент Венесуэлы Уго Чавес до последнего дня усердно подогревал антиамериканские настроения. Но культуры могут меняться, хотя и медленно. В Чили, Мексике и Перу мы не раз со времени окончания Второй мировой войны наблюдали провалы популистской политики. Но с тех пор экономики, управляемые в прошлом популистами, успешно адаптировали рыночные стратегии и, пусть с некоторыми шатаниями, сумели достичь значительного безынфляционного роста в последние годы.
Опыт послевоенной Аргентины был более отрезвляющим. Целый ряд неудавшихся экономических программ и периодов инфляции привели к экономической нестабильности. К 1991 г. ситуация стала настолько угрожающей, что новый президент Карлос Менем обратился к Доминго Кавальо, своему министру финансов, за советом. Опираясь на поддержку президента, Кавальо привязал песо к доллару один к одному. Это была крайне рискованная стратегия, которая могла провалиться в считаные часы, но смелость, с которой она проводилась и кажущаяся убежденность в ее правильности произвели впечатление на мировые финансовые рынки. Процентные ставки Аргентины резко упали, а инфляция снизилась практически с 20 000 % в год в марте 1990 г. до однозначного числа к концу 1991 г. Я был поражен и полон надежд.
Между тем, потенциал заимствований в долларах займов неумолимо сокращался по мере того, как глубоко укоренившаяся популистская политика поднимала голову. Центральный банк Аргентины в отчаянной попытке сохранить паритет доллар-песо, заимствовал доллары за границей, чтобы продавать их за песо. К концу 2001 г. сбылись самые пессимистичные прогнозы. Защищая остатки долларового резерва, центральный банк отказался от обмена доллара на песо один к одному на международных рынках. Песо рухнуло 7 января 2002 г., потянув за собой сокращение занятости и уровня жизни в Аргентине. К середине 2002 г. доллар стоил уже более трех песо. Масштабный дефолт по аргентинскому долгу положил начало взлету инфляции и процентных ставок. Но к моему великому удивлению, финансовое спокойствие восстановилось довольно быстро. Резкий спад курса песо стимулировал экспортные продажи и экономическую активность.
На мой взгляд, в этой истории замечательно не то, что аргентинские лидеры в 2001 г. оказались не в состоянии выдержать бюджетно-финансовую дисциплину, необходимую для сохранения привязки песо к доллару, а то, что они смогли пусть даже на время убедить население соблюдать такие ограничения, которых требовал искусственно поддерживаемый курс песо. Это со всей очевидностью была политика, нацеленная на смещение культурных ценностей, способное вернуть Аргентине то положение, которое она занимала перед Первой мировой войной. Но культурная инерция оказалась, как и во многих случаях прежде, слишком высоким барьером. Последствия этой истории для аргентинской экономической политики мы можем наблюдать и по сей день.