Карта императрицы
Шрифт:
— Милый Клим Кириллович, вы предлагали везти баул на сохранение в какой-нибудь банк?
— Мне кажется, это решение самое подходящее, — неуверенно ответил доктор. — Где еще карта будет в относительной безопасности?
— Вот эта относительность меня и тревожит.
Когда Мура приостановилась напротив безжизненного особняка покойного князя Ордынского, прячущегося в глубине квартала за прозрачно-зеленоватыми кронами дубов и кленов, доктору показалось, что тревоги Муры небезосновательны, и он шепнул ей:
— У меня такое ощущение, что мне в спину кто-то смотрит. Успеем ли мы добраться до банка?
Мура быстро оглянулась — из-за афишной тумбы виднелась длинная черная ряса.
— Нет, мы поступим по-другому, — решила она, — кричите извозчика.
Доктор замахал своим неизменным зонтом, и возле них резко осадил коня лихач. Мура поспешно вспрыгнула на подножку, следом поднялся доктор Коровкин.
— Куда прикажете, драгоценные господа? — зычно справился молодец в велюровом цилиндре и в отделанной куницей поддевке из тонкого сукна.
— На подворье Благозерского монастыря. — Мура опередила Клима Кирилловича, не успевшего раскрыть рот. — На Калашниковскую набережную.
Лихач мгновенно рванул с места.
— Зачем мы туда едем? — шепотом спросил ошарашенный доктор Коровкин.
Он смотрел на младшую дочь профессора Муромцева с негодованием. Его вообще-то мало занимала судьба таинственной карты, но Мура в который раз ставила его перед необходимостью совершать безумные поступки.
Их экипаж стремительно обгонял конки, пролетки, одноконные и пароконные коляски — лихач оправдывал свое название: мчал он действительно лихо. До Калашниковской набережной они добрались очень быстро.
— Прямо в ворота въезжай! — закричала Мура и привстала с сиденья.
Лихач с явным удовольствием от своего мастерства вписался в проем ворот, прокатился по земляному двору подворья и остановился, едва не подняв на дыбы своего скакуна.
Клим Кириллович безропотно отдал напомаженному лихачу три рубля — сумму, конечно, безумную, но за удалую езду, за щегольской выезд лихачи и драли безбожно.
Мура первая спрыгнула на землю, с трудом дождалась, пока Клим Кириллович расплатится, потом, ухватив доктора за руку, в которой тот держал баул, потащила своего спутника к высокому крыльцу. Там у двери стоял хмурый инок и, засунув руки в рукава рясы, бесстрастно созерцал прибытие неизвестных ему прихожан.
— Извините, святой отец, мне надо срочно видеть иеромонаха Амвросия, — задыхаясь, крикнула Мура, — прошу вас, проведите нас к нему.
Монах оставался недвижным и молчаливым и лишь смотрел изучающим взором на интеллигентную барышню в порядочном пальто и шляпке с гирляндой из мелких цветочков и ее свежевыбритого, аккуратного спутника в щегольских ботинках, с зонтом, с потрепанным баулом в руках.
— Не медлите, умоляю вас, — продолжала Мура. — Отец Авель советовал мне просить помощи здесь, если понадобится. А она мне очень нужна!
При имени Авеля монах разомкнул руки, выпрямился и сделал знак следовать за ним.
Через низенькую дверцу они вступили в прохладный свежебеленый коридор, уводящий куда-то в глубь строения, миновали несколько комнат, в которых трудилась братия, и вскоре оказались в просторном помещении с накрытым белой скатертью длинным столом посредине. Монах бесшумно скрылся, и молодые люди успели оглядеться: перед большими и маленькими образами, в окладах дорогих и скромных, теплились лампадки; два широких окна были завешены тонким белым полотном, сквозь которое просвечивали стоящие на подоконнике горшки с пышно цветущими красными геранями.
— Чем могу служить вам? — раздался за спиной Муры глухой мужской голос.
Она обернулась и увидела иеромонаха — он стоял, опираясь на палку, и по черной рясе его разметались седые космы, длинная белая борода спускалась до креста, покоящегося на груди.
— Вы отец Амвросий? — Мура шагнула вперед.
— Совершенно верно, дитя мое, — ответил монах. — Что привело вас в нашу обитель?
— Нас привело сюда опасение за нашу жизнь, — прохрипел доктор Коровкин.
— Да, святой отец, нас преследуют… — Мура наконец отпустила руку Клима Кирилловича, судорожно сжимавшую ручку баула. — А отец Авель из Благозерского монастыря говорил мне, что я всегда могу прибегнуть к вашей защите.
Иеромонах пристально взглянул на Муру, огладил свою седую бороду.
— Судя по всему, вас зовут Мария Николаевна, — сказал он и перевел взгляд на встревоженного молодого человека.
— Да, меня зовут Мария Николаевна, — подтвердила Мура, — я младшая дочь профессора химии Николая Николаевича Муромцева. Вместе со мной доктор Клим Кириллович Коровкин, частнопрактикующий врач. В наших руках оказался документ, который хотят уничтожить. Поэтому я и прошу вашей помощи.
— Кто же вас преследует? — спросил отец Амвросий.
— Не знаю, — ответила Мура, — мне показалось, что это человек в рясе, он или переодетый преступник, или посланец из Макарьевского монастыря…
Доктор Коровкин в состоянии глубокого душевного потрясения, которое без усилий прочитывалось на его лице, смотрел на свою юную спутницу — как она могла определить, из какого монастыря монах, их преследующий? Ведь ни на лбу, ни на рясе, у него это не написано!
— Я помогу вашей беде, — принял решение отец Амвросий. — Присядьте, передохните. Я сейчас вернусь.
Он степенно удалился, плотно закрыв за собой дверь.
Мура и доктор Коровкин обессилено опустились на деревянную скамью, придвинутую к столу.
— Я ничего не понимаю, Мария Николаевна, — обиженно признался доктор. — Что все это значит? При чем здесь отец Авель?
— Потом, милый Клим Кириллович, потом, — ответила Мура, — сейчас нет времени объяснять. Да поставьте баул на пол, здесь он в безопасности.
— Единственное, что меня утешает, — Клим Кириллович наконец-то освободился от опасной ноши и с кривоватой ухмылкой взглянул на свою усталую подругу: — Теперь мы сможем ехать на концерт Брунгильды Николаевны. Давно не слушал хорошей музыки.