Карта командира Миенга
Шрифт:
Выбрался он оттуда только вечером, когда стемнело. Включил ближний свет, протрясся на грунтовке километра два, выехал на шоссе, пустое в этот час. Ночь в Лаосе, как и везде на юге, внезапна и беспросветна. Почти нет сумерек: темнота опускается сразу чернильная, густая, и, если небо затянуто облаками, не видно ничего, даже собственная вытянутая рука угадывается лишь смутными очертаниями. Не боясь встречных машин, Костров перевел фары на дальнее освещение, разогнался до сотни километров в час, включил радиоприемник. Городская станция передавала музыкальную программу, и Костров удобно откинулся на сиденье, чуть покачивал рулем, подпевал
Внезапно в свете фар — еще вдалеке, метрах в ста, — возникли две темные маленькие фигурки. Костров притормозил, сбавил скорость и, подъехав ближе, увидел двух солдат Патет-Лао с автоматами наперевес. Один из них помахал Кострову, приказывая остановиться, потом заглянул в салон, посветил фонариком:
— Документы.
Опять проверка, с досадой подумал Костров, прямо-таки шпиономания… Протянул паспорт. Один из солдат внимательно изучал его, посвечивая фонарем, а другой потребовал открыть багажник. Чертыхаясь про себя, Костров хлопнул дверцей, отпер крышку багажника. Смотреть там было не на что: запасное колесо, брезентовая сумка с инструментами, канистра с желтой раковиной «шелл» на боку. Солдат постучал по канистре, послушал звук, сказал удовлетворенно:
— Пустая.
— Не с героином же, — не преминул ввернуть Костров и вдруг услышал из темноты:
— А кто тебя знает? Вдруг ты стал контрабандистом?
Кто-то вышел на шоссе, встал в свете фар, и Костров с радостью узнал Миенга. Миенг стоял, как и тогда у витрины, засунув руки в карманы, чуть покачиваясь с носка на пятку, улыбаясь.
— Миенг! Что ты здесь делаешь?
— Разве ты не видишь? — удивился Миенг. — Мы играем в футбол.
Один из солдат хихикнул. Миенг взглянул на него, сказал строго:
— Верните товарищу паспорт. Можешь ехать, Ко-ля.
Нет, неспроста здесь Миенг со своими ребятами, что-то случилось или что-то должно случиться. У Кострова появлялся неожиданный шанс, и он не мог упустить его.
— Миенг, — сказал он просительно, — я не тороплюсь домой. Я бы остался с тобой, если ты не против.
— Я — против. Но ведь ты же со мной не согласен, да?
— Конечно, не согласен. Встретил друга и — гонишь его. Нехорошо, Миенг.
— А будет ли хорошо, если друга случайно подстрелят? Сомнений больше не осталось. Костров просунул голову в окно машины, решительно вытащил ключ зажигания.
— Напрасно ты сказал это, Миенг. Теперь я уж точно никуда не поеду.
Миенг засмеялся.
— Я тебе ничего интересного не обещаю, Ко-ля. Возможно, мы просто дождемся рассвета и уедем. Но возможно… — он не договорил, пошел в темноту, и Костров поспешил за ним, чувствуя, как незнакомый холодок стягивает что-то внутри: от страха? Нет, скорее от ожидания опасности, может быть такой же, о которой болтал сегодня Сашка, от ощущения странной значимости всего: и этой душной черной ночи, и неожиданной встречи с Миенгом, и от молчаливой сосредоточенности его солдат, и от тревожно ровного плеска волн пограничной реки Меконг — где-то внизу, под обрывом.
Пожалуй, у Кострова уже возникало подобное чувство, когда шли они с Миенгом сквозь джунгли в провинции Хуапхан, и тогда так же сжималось сердце, и только сожалел Костров, что опоздал: кончилась война до его приезда в страну, и путешествие на базу отряда было не очень опасным — разве что змеи… Впрочем, войны и сейчас не было. А змеи уж не так и пугали Кострова…
Он
— Сядь, — прошептал Миенг.
Костров послушно сел на землю, поджал по-турецки ноги. Где-то далеко закричала птица: черт ее знает какая. Снизу от воды тянуло прохладной сыростью, даже приятной в эту липкую от духоты ночь.
— Что все-таки происходит? — тоже шепотом спросил Костров.
— Ждем гостей с той стороны.
— Ждете?
— Именно ждем. Слухи, Ко-ля, слухи…
— А меня сегодня утром патруль остановил. Сказали: опять десант высадился.
— Перестраховка. На всякий случай. Они любят приходить ночью, а вчера их еще не было.
Костров понимал, что служба информации у Патет-Лао налажена достаточно хорошо, профессионально. Но не настолько же, чтобы предугадывать любой ход противника с той стороны Меконга? Выходит, настолько, раз сидят они сейчас на обрывистом берегу и, как выразился Миенг, «ждут гостей».
— Сколько у тебя солдат?
— Хватает, — сердито прошептал Миенг. — Молчи и слушай.
— А сколько гостей? — не утерпел все-таки Костров, но ответа не получил и стал слушать.
Разговаривать Миенг запретил, видеть — все равно ничего не видно, осязание и обоняние тоже вроде лишние сейчас. Только слух. Но что слушать? Костров слышал Меконг — ровный, ритмичный плеск волны у берега. Неведомая птица — он так и не научился различать птиц Лаоса даже по внешнему виду — опять кричала в лесу, перекрывая зудящий хор цикад. Ей вторил кто-то совсем уж непонятный: может быть, обезьяна, а может, еще кто… Говорили, в этих местах в Меконге водится нечто вроде знаменитого лохнесского чудища в индокитайском варианте. Говорили и о жертвах этого речного змея: о каких-то рыбаках, о крестьянине, даже о дипломате из Вьентьяна, утонувшем здесь несколько лет назад. Если всерьез поверить в существование «чудовища», то неведомый глас вполне может принадлежать ему. Тогда диверсантам лучше обождать: змей что-то разговорился, так и слопает их вместе с пирогой или на чем они там собираются форсировать реку.
Потом Костров подумал, почему у Миенга нет автомата? Да и кобуры с пистолетом на поясе Костров у него что-то не углядел. Руками он, что ли, диверсантов станет душить? Сомнительно… В боксе таких, как он, называют «мухачами» — самый наилегчайший вес. А диверсанты по логике должны быть здоровенными, да еще и вооруженными до зубов. Для встречи с ними и самому Кострову неплохо бы обзавестись каким-нибудь пистолетиком. «Смит-и-вессоном», к примеру. Или браунингом. Попросить у Миенга? Не даст, конечно. И правильно сделает. Костров даже устыдился внезапного желания. Хорош будет советский корреспондент с оружием в руках! Как это обычно формулируется: вмешательство во внутренние дела?..
Миенг дотронулся до его руки.
— Слышишь?
Все было по-прежнему: и плеск волны, и цикады, и легкий шум пальмовых листьев, только птица не кричала и «чудовище» приумолкло — устало ворчать. Никаких посторонних звуков. Тишина!
— Ничего не слышу.
— Плеск.
Костров даже голову вытянул в сторону реки: те же волны, та же дурманящая сырость. Что Миенг имеет в виду?.. И вдруг Костров уловил чуть слышные хлюпающие звуки, даже не звуки — звук: будто кто-то в середине реки опустил в воду камень. Аккуратно опустил — не бросил, и все же не бесшумно.