Картина с кляксой
Шрифт:
– В спешке перепутали, поменяли местами, – кивнул папа. – Ну, пойдемте.
Директор музея, милая старушка Анна Павловна, бросилась к ним, как к родственникам, сжимая у груди свои ладошки.
– Господа офицеры, я вас умоляю! Помогите! Этот музей мне как дитя родное! Пятьдесят лет я ему отдала. Все эти годы берегла, отбиваясь от всяких чиновников, от бизнесменов – продай ему то, продай это, весь дом продай. А теперь вот – такое несчастье. Я вас умоляю, господа офицеры! Найдите этих негодяев, я сама отрублю им руки. Кстати, у нас в запаснике есть настоящая плаха и палаческий топор.
Крутая бабушка! Все бы были такие.
– Успокойтесь, Анна Павловна, – мягко сказал папа. – Мы их найдем – обещаю. А вы нам поможете, да? Давайте вместе разбираться. Насколько мне известно, кражу обнаружила ваша сотрудница Лапина, так?
– Так! Я обнаружила. – Экскурсовод тетя Липа шагнула вперед и сдернула с носа очки дрожащей рукой. Представилась: – Олимпиада Петровна, год рождения…
– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – вежливо перебил ее папа.
– Да… Вы уже знаете?
– Очень просто, – объяснил папа. – Олимпийские игры в Москве. Многих девочек, родившихся в этом году, назвали Олимпиадами. Ваш папа был болельщик?
– Еще какой! Знаете, он… – Ее глаза аж засияли.
– Про вашего папу несколько позже. – Наш папа уже понял, что она успокоилась, и начал ее расспрашивать.
– Все как обычно. Вы знаете, когда я веду по залам группу, я ведь на экспонаты не смотрю – я их наизусть знаю. Я смотрю на людей: как они слушают, как реагируют, все ли им понятно, интересно ли? Вы понимаете?
Папа кивнул.
– И тут вдруг такая ошибка! Я сначала даже не испугалась. Я подумала, что тетя Клава, это наша уборщица, когда смахивала с картин пыль, просто по невниманию их перевесила. Закончила экскурсию, позвала Клаву, спросила. Вот тут я испугалась. Стала с вниманием рассматривать полотна и… упала в обморок.
Папа тут же начал ее расспрашивать про ее папу: за какую команду он болел и каким видом спорта сам занимался? Тетя Липа снова успокоилась и в обморок не упала.
– Припомните, кто-нибудь из посетителей проявлял к этим картинам особый интерес?
– Определенно – нет. Живопись никого сейчас не интересует. Настоящее искусство… оно многим просто недоступно. Но я думаю, что еще не все потеряно. Мы ведь тоже стараемся…
– Я знаю, – сказал папа. – Где ваша тетя Клава?
– Тута я. – Тетя Клава, толстая и краснощекая, вопросов ждать не стала, сама все рассказала. – Никаких картинок я не перевешивала. Я их не трогаю уже год или два. Пыль смахнуть – это надо на стремянку влазить, а у меня радикулит. Залезешь так-то и на помощь зови. Стало быть, как они висели, так и висят.
В том-то и дело, что уже не так и не те висят…
Папа опять обратился к директору:
– Как охраняется музей?
– Сигнализации у нас нет – это для нас очень дорого. Днем мы охраняемся своими силами, а в ночное время у нас дежурят два профессионала – дядя Кузя и дядя Грей. – Она слабо улыбнулась.
Вот это все папе не понравилось: судя по всему, кража произошла в ночное время. При дяде Кузе и дяде Грее.
В это время распахнулась дверь и вошел местный участковый Стяпанов (именно Стяпанов). На одной руке у него висел Вася, на другой висела Бася, а на плече висела большая и тяжелая спортивная сумка.
– Доставил! – тяжко выдохнул Стяпанов, усадил на диванчик Басю, подпер ее Васей и с усилием поставил на стол брякнувшую железом сумку: – Вещдоки, господа офицеры. Тепленькими взял.
Он вжикнул молнию на сумке и попросил протокол:
– Сопоставим. – Стал читать по пунктам и выкладывать на стол поочередно содержимое сумки. – Так, шпингалеты медные фигурные шесть штук – есть. Засовы односторонние с шишечками восемь штук – есть. Шпингалеты бронзового литья двенадцать – на месте. Ручки дверные – львиная голова с кольцами – нет! Уже успели. – Он повернулся к задержанным. – Эй, коммерсанты, хорош спать! В камере отоспитесь.
Бася и Вася, притулившись друг к другу, сладко посапывали. Стяпанов дернул Васю за воротник:
– Василий! На выход, вопросы к тебе.
Вася разлепил глаза, сладко зевнул. Он говорить мог. Бася не могла. Она упорно молчала и настойчиво заваливалась на бок. И если бы не надежное Васино плечо, давно бы уже отправилась досыпать на полу.
– Василий! Где львиные морды? Кому продали?
– Дачнику. Лесная, двенадцать. Постоянный клиент.
– Быстро ты их вычислил, – похвалил папа участкового.
– Не проблема, товарищ полковник. У нас много старых домов, их сносят, а вот эти красавцы снимают всю фурнитуру и сплавляют дачникам. А те охотно берут. Ставят в своих коттеджах и врут гостям: это мы, мол, чудом сохранили из наших дворянских гнезд. Теперь ведь, товарищ полковник, все из дворянских гнезд вылупились.
Стяпанов вновь потеребил задремавшего Васю:
– Где картины, Василий? Кому живопись продал?
Вася вдруг гордо вскинул голову, как принц, которого попросили помыть за собой посуду.
– Мы не живописцы! Мы художники по металлу!
– Воруют цветной металл и черный, – объяснил участковый.
– Внятно изложил, – кивнул Вася хмельной головой. – По существу.
– Не брали они картин, товарищ полковник. Не их профиль.
– Хорошо, Стяпанов. Доставьте их в отделение, а утром допросите.
– На предмет?
– Когда и как они проникли в музей?
– «Как» еще попробую, а «когда» – не уверен. Они, товарищ полковник, не то что в днях путаются, вы их спросите: какой год на дворе?
– И что? – папа улыбнулся.
– Упадут от изумления и не встанут.
Васю с Басей увели, а папа нахмурился:
– Ну, Кузнецов, иди сюда. И Грея тащи.
Дядя Кузя подошел, понурив голову. Грей – поджав хвост.
– С этого, – папа указал на Грея, – спрос небольшой. Где он спит?
– В Малом зале, там диван хороший.
– А ты где спишь?
– А я не сплю вовсе. Сижу в будочке, у входа, где касса. Читаю, чай пью.
– Грей сможет след взять?
– А как его брать? Они ничего не оставили, народу тут перебывало с того дня…