Карточный мир
Шрифт:
Да, это ощущения!.. А все — этот маклер.
Виталин напряг память, чтобы вспомнить его лицо и не мог. Он вспоминал белые, мелкие, как у щуки, зубы или глаза, или профиль какой то звериный, острый, — но все лицо, вся фигура не давались памяти.
Елизавета подала ему второй стакан.
Когда он его допивал, в кухне послышались голоса, и в комнату вбежал Саша, а за ним Наталья Семеновна, оба веселые, радостные.
— Все сделала! — садясь против мужа в кофточке и шапке, заговорила Наталья Семеновна: — в мелочной
А Саша оперся на колена отца и, теребя его, говорил:
— На извозчике ездили! А мама мне шубу купит! Слышишь!..
Виталин смотрел на дорогие ему лица, теперь оживленные радостью, и все существо его наполнялось безмятежным счастьем.
Как-то не верилось даже.
Обыкновенно он просыпался с мыслью о деньгах, раздраженный, усталый и тотчас или торопился доставать их или садился за мольберт исполнять обычную, ненавистную работу. В такую пору его раздражали и звонкий смех Саши, и всякое движение жены.
А теперь? И при мысли о долгом и прочном спокойствии он радостно засмеялся.
— Знаешь что, Федя? — сказала весело Наталья Семеновна, — мы возьмем Сашу и поедем за покупками, а? А потом куда-нибудь пообедать? Хорошо?
Он кивнул ей и встал, подняв на руки Сашу.
— Кутить, значит? Идет! И они поехали.
Тратить деньги, не боясь передержать лишний целковый! Покупать нужные и ненужные вещи! Ходить из магазина в магазин, выбирать, торговаться, шутить и встречать всюду заискивающую внимательность приказчиков — это все новые своеобразные наслаждения, не испытанные ими доселе, — и они оба радовались, как дети.
В своих покупках они не забыли даже Лизаветы; пообедали в ресторане и вернулись домой счастливые и радостные.
У всех были обновки. Саша был наряжен, как кукла; сам Виталин оделся во все новое до сорочки.
Ярко горела лампа, весело трещали дрова в печке, приветливо шумел самовар, и Наталья Семеновна, пересматривая с Лизаветой покупки, при ее возгласах удивления, радостно взглядывала на мужа, и он чувствовал ее горячую любовь и благодарность.
Поздно вечером он поднялся.
Она вопросительно взглянула на него.
— Поеду опять! — сказал он, — дай денег!
— Ты сколько возьмешь? — спросила она с неясной тревогой.
— Пятьсот рублей! — ответил он и убежденно прибавил: — сегодня еще больше привезу.
Лицо ее осветилось, глаза вспыхнули.
— Сейчас! — и она пошла к комоду.
XI
Федор Павлович был удивлен и обрадован. В клубе, который он посещал всего второй раз, казалось все его узнали. Стоящие у вешалки наперерыв бросились помочь ему снять пальто, сидящий за кассою почтительно ему поклонился, и едва он вошел в зал, как несколько человек пошли ему навстречу, радостно улыбаясь и протягивая ему руки, словно долгожданному приятелю.
Какой-то армянин с бегающими глазками ухватил его руку и, дружески потрясая ее, воскликнул:
— Вот рад! Вот рад!
Огромный мужчина фамильярно взял его под руку и озабоченно спросил:
— Ну, как доехали? Благополучно? То-то! — И прибавил: — я, знаете, боялся, что вас куда-нибудь утащут. Хотел даже проведать вас…
— А! Федя! — раздался радостный крик, и Кострыгин выхватил его из рук неизвестного благожелателя и повлек по залам, громко говоря: — ну, посмотрю, как ты их сегодня! Как ты их! Помни, я в гривеннике!..
— Это что значит? Кострыгин рассмеялся.
— Ах ты, простота! Это значит, что я участвую с тобой в доле. Выиграл ты или проиграл, я беру или плачу гривенник с каждого твоего рубля. Десять процентов. Понял?
Виталин кивнул и они подошли к дверям игорной залы, окруженные, как свитой мелкими игроками.
Игра была уже в полном разгаре. Так же туманом стоял дым, сверкали огни, мелькали лица, в смешанном гуле слышался звон металла, но на Виталина все это уже не произвело вчерашнего впечатления.
Карточник торопливо подошел к нему и, поклонившись, сказал:
— Я уже для вас приготовил столик! Пожалуйте! Виталин, улыбаясь, пошел за ним в сопровождении Кострыгина и в то же время искал глазами вчерашнего советника.
У стола уже стояли остальные три партнера и карточник поспешно срывал с карт обертки.
— Пожалуйте! — он раскинул веером карты и остановился в отдалении.
Виталин взял карту, сел за стол и радостно закивал головою: вчерашний маклер, улыбаясь и кивая ему, пробирался через толпу, окружившую стол.
— Садитесь здесь! — сказал Виталин, указывая ему на стул подле себя.
— А вы опять? — вкрадчиво улыбаясь, спросил маклер.
— Вчера очень повезло…
— Новичкам всегда везет, — заметил один из партнеров.
— Как-то сегодня, хе-хе-хе! Снимите! — сказал другой и, взяв карты, кинул на середину стола деньги и сказал:
— В банке пятнадцать рублей. Игра началась.
И опять то же безумное счастье сопровождало игру Виталина. Едва дошла до него очередь, банк рос; он бил все карты, проигравшиеся игроки друг за другом отходили от стола, бормоча проклятия; их сменяли новые, ставки то уменьшались, то вдруг увеличивались, а Виталин все выигрывал и выигрывал.
Лицо его сияло торжеством победы, он звонко смеялся и вокруг его уже образовалась толпа обычных спутников «счастливцев».
Жадными глазами они смотрели на груду денег и льстивым смехом встречали каждую фразу, каждый жест Виталина.
Растолкав всех, к стулу Виталина протискался Кострыгин и с авторитетностью опытного игрока сказал ему:
— Брось! Довольно!
— Нет, я еще…
— А я говорю — брось! Я в гривеннике и имею свой голос! Брось, брось! — повторил он и вырвал из его рук карты.