Картошки еще сыры…
Шрифт:
— А чего там думать… — Санек зевнул. «Вот гад! — подумал Иван. — Он зевнул!»
— Это ты на словах такой мачо. — Сонливость вроде бы отпустила Ивана, и он опять ощутил потребность говорить что-то умное. — А на деле ты, конечно, за словом в карман не полезешь, но наговоришь ей такой хрени, что бедняжка три ночи спать не будет, то есть будет, но с кошмарами.
— Это от любви ко мне. С первого взгляда.
Теперь смеялись Иван и Клиффорд, правда, не так, как Санек.
— А вот, что я сделаю! Я скажу, что я — кудесник, и выну из кармана цветок! А потом — живого цыпленка! А потом…
— Ириску, — съязвил Санек. — В золотом футлярчике. И она навеки твоя.
Лежавший Клиффорд приподнялся на локте:
— Ладно. Расскажи, как это было. То
— Ну как — очень просто. Запихали в какой-то саркофаг, похожий на анабиозную камеру, что-то там включили, я полежал минуты две, потом выбрался оттуда. Чувствовать я почти ничего не чувствовал, только вроде в голове какие-то пауки бегали. Я даже не понял, приятно это или нет. Скорее, все-таки, нет.
— Пауки, — задумчиво сказал Клиффорд. И сорвал еще одну былинку.
— Наш звездопроходец не совсем корректно выражается, — внес ясность Санек. — Это были не пауки. Это были тараканы. У нашего дорогого друга завелись тараканы, ты понимаешь, Клифф? Я, конечно, не возьмусь утверждать, что он вовсе не летал, а сидел на даче с отключенным телефоном и почитывал старинную фантастику, нет, просто его корабль попал в смертельно опасное чушь-поле, в котором в изобилии водятся тарака…
Санек внезапно осекся: никогда еще не видел он своего закадычного друга настолько серьезным.
— Вот что, кудесник. — Клиффорд помахал зеленым огрызком. — Чудо ты мое о двух ногах, но без перьев. Можешь ли ты сделать, о великий, чтобы стало прохладно? Думаю, ничьи интересы это не ущемит.
Иван царственно воздел руку к небу (вторая рука приподнялась чуть-чуть, так как он лежал на боку), но в этом жесте было и что-то недоумевающее — как же я сам не догадался? Немногочисленные кучевые облака, до сих пор старательно облетавшие солнце, внезапно стали группироваться, окружили светило, и закрыли его. Подул прохладный свежий ветер. Хорошо…
Клиффорд внимательно смотрел на небо и к чему-то принюхивался. Казалось, он пытался раскусить трюк фокусника, но придраться было вроде бы не к чему.
— Это не все, — сообщил Иван, извлекая из сумки бутылку. — Кажется, кто-то хотел добавить? А, Санек? Да и ты, Клиффорд, не прочь?
Клиффорд медленно опустил взгляд с того места, где было солнце, и сфокусировал его на пол-литровой емкости в руках Ивана. При пасмурном свете полная бутылка смотрелась иначе, нежели при солнечном; исчезло некое волшебство игры бликов, хрустальный эликсир познания смысла жизни превратился в банальный водный раствор этилового спирта. Санек удовлетворенно крякнул, рефлекторно дернувшись за стопкой, но что-то заставило его повременить; Клиффорд, посмотрев на бутылку, взглянул Ивану в глаза:
— Ну хорошо. Изменение облачности за минуту — явление редкое, но естественное. Бутылку ты припас заранее. Я даже знаю, где ты ее купил: в том самом паршивом магазинчике у вокзала. Где же чудо?
— Что тебе не нравится? — Иван был искренне удивлен. Он уже сорвал пробку и делал недвусмысленные жесты. Санек не заставил себя уговаривать и придвинул поближе к космонавту маленькую, но важную емкость.
— А то мне не нравится, что это нисколько не похоже на чудо. Ты можешь разогнать облака обратно?
— Могу. Хочешь, чтоб опять палило солнце?
— Нет. Я хочу, чтобы солнце светило, но было бы при этом прохладно. Как у меня дома в октябре.
Щелкнув ради эффекта пальцами, Иван загадал желание. Облака опять разбежались по небесной полусфере, но температура стала ощутимо снижаться. «Плюс шестнадцать градусов Цельсия, — пожелал Иван. — Посмотрим, Клифф, что ты на это скажешь». Вытянув руку, он плеснул от души, с горкой, англичанину.
Выпили… Как не выпить? Клиффорда слегка замутило, но он справился с низменными инстинктами. «Это уже что-то, — подумал Клиффорд, — это немного странно; может быть, так действует русская водка, но все-таки: не настолько я пьян; только что было солнечно и жарко, потом стало пасмурно и прохладно, а теперь — солнечно и холодно. Как будто наступила осень. Осень? Но сейчас июль. Прогноз был — от двадцати семи. Так. Значит, этот сумасшедший действительно творит чудеса? Так. Так. Ну ладно. Так» — поймав себя на том, что слишком часто повторяет слово «так», причем как минимум два последних раза по-латыни, Клиффорд, мучительно собирая мозги в кучу, промолвил:
— Верю… Начинаю верить… Ваня, эту бутылку ты купил или сотворил?
— Сотворил.
— Сотворил. А-га. Верю. Ага. И с облаками — так?
— Так.
— Ладно. Угу. Хорошо. Объясни мне, будь добр (будучи материалистом, даже чуду Клиффорд подыскивал научное объяснение), много ли энергии затрачивается на исполнение твоих желаний, каков при этом, в конце концов, коэффициент полезного действия и откуда, собственно, берется эта энергия?
Поскольку, будто показалось Ивану, прошло довольно много времени после монолога Клиффорда, который Иван, как говорится, прочувствовал нутром, плюс время, затраченное на его вопрос, звездолетчик, вздохнув, разлил еще раз (Санек не возражал, Клиффорд мягко отстранил стопку) и пустился в объяснения:
— Видите ли, друзья мои, во всей этой истории есть существенный изъян. Коэффициент полезного действия очень низок. Очень низок, — повторил он, отставляя бутылку. — Для выполнения одного желания нужна энергия десяти миллионов звезд.
«О-па», или «Во-па», — сказал было Санек, и прибавил про себя что-то вроде: «Ну это да, вот это в самый раз, десять миллионов звезд. У меня есть приятель, который пишет шлягеры на космические темы, — но, попытавшись перевернуться на другой бок, почувствовал себя как-то дискомфортно и перевернулся обратно. — Вселенная, блин, Вселенная. И десять миллионов звезд. Или сколько их там в этой гребаной Галактике. А мы тут пьем. Э-э, стоп, Галактика и Вселенная — не одно и то же. Галактика конечна, Вселенная — бесконечна. Во, мать твою, какие думы приходят в голову, стоит лишь хорошенько выпить. Вселенная бесконечна, это как же? Бесконечна. Куда не мчись — даже мыслью, а не на Ванькином звездолете — все равно края нет! — устраиваясь поудобнее на земле, Санек продолжал размышлять. — Ну надо же, бесконечность, мля! Сего же Маргошке не объяснишь, хотя мы этот вопрос обсуждали! О бесконечности! И что же с этой бесконечностью делать? А? Вот засада! Он (попытка сделать жест в сторону Ивана, обреченная на провал по причине отсутствия сил) гасит звезды, а может их и зажигать, с КПД, впрочем, смешным, как он сам сказал — одна десятимиллионная. Это если звезду приравнять к желанию. Стоит ли звезда желания? Или желание звезды? Что это перед бесконечностью? Нет, елки зеленые, с водкой надо завязывать. Вот допью эту — и все. Все. Ну если только пива на обратном пути». — «Десять миллионов звезд? — реплика Клиффорда как-то сама собой въехала в мысли Санька, так, что ему показалось, будто бы он сам продолжает думать и делать какие-то выводы. — Десять миллионов. Ну, не так уж много». — «Это с какой стороны посмотреть». — Иван как бы пытался оправдаться. — «Десять миллионов там, десять миллионов здесь. Десять миллионов, Ваня!» — «Ну и что? Вселенная ведь бесконечна. („Опять бесконечность! — подумал Санек с тоской. — Водка есть? Есть. Но пить еще рано.“) А раз она бесконечна…» («Вселенная бесконечна — а водка конечна. Это мысль. Так. Она есть? Еще полбутылки. Отлично. Где эта тонкая грань между к… конечностью и бесконечностью?»)
— Что ж, Иван. — Выражение лица Клиффорда окончательно разонравилось космонавту. Печаль и какая-то тихая свирепость («Вот он, английский менталитет!») испортили весь праздник. Но это были цветочки, ягодки — впереди! — Давай представим, что, войдя в контакт с этими ангелами, мы все становимся кудесниками. Каждый начинает гасить ежедневно по нескольку десятков миллионов звезд…
— Исключено. Я понял, чего ты опасаешься. Звезд хватит: я, возможно, единственный, кто обладает этим даром. Никого больше из землян они не облагодетельствуют, так как существа они очень здравомыслящие. Им же самим подобные способности ни к чему: мне объяснили, что довольно долгое время их прикалывала возможность творить чудеса, ну а потом перестала прикалывать. Поднялась изрядная буча, потому что большинству чудотворство было по кайфу, и только умное меньшинство понимало, что это тупик. Произошло что-то типа революции: «обыденники», так можно перевести на русский язык это слово, воевали против магов. И победили. Все это было очень давно; мы в те времена еще только учились разжигать костер и точить наконечники для стрел. Правда, прецедент уже был: по нашему масштабу во времена расцвета Вавилона они передали дар какому-то придурочному разумному осьминогу… Он сказал «спасибо», махнул на прощание щупальцем и свалил куда-то за туманность Андромеды. С тех пор о нем ни слуху, ни духу.