Картотека живых
Шрифт:
Янкель докончил стрижку и с удовольствием посмотрел на полосы, которые тупая машинка оставила на голове Фрица. «Не беспокоило, герр Фриц?»
Коротышке немцу не хотелось вставать со стула, не хотелось прерывать свои размышления о мести и уходить из конторы.
— Побрей-ка, пожалуй, меня, раз уж такое дело, — решил он.
— Извольте, герр Фриц, — поклонился Янкель и извлек из своего ящичка кисточку и бритву, единственную во всем лагере.
В передней части барака сидели за столом Хорст и Эрих. Фредо перемешивал ложкой картошку на сковородке, скоблил дно, чтобы она не пригорела, и всячески дразнил
— Ты сказал что-то? — проронил Хорст, все еще встревоженный историей с Фрицем.
— Нет, — хмуро проворчал Эрих.
— Чего же ты почмокиваешь?
— Хлопот куча! — сказал писарь. — Людей все прибывает, работы в конторе тоже, придется мне взять помощника…
— Правильно, писарь! — подтвердил Фредо, словно и не помня, что это его собственное предложение. — Я давно хотел тебе это посоветовать.
— А ну тебя с твоими советами! — усмехнулся Эрих. — Грека я сюда не возьму, так и знай. Я уже выбрал себе человека.
— В самом деле? — Фредо изобразил любопытство.
Хорст осведомился, кто же это такой. Писарь не знал, сказать или не сказать. Обстановка казалась ему благоприятной: главный противник, Фриц, разбит наголову, сидит рядом опозоренный и через несколько минут навсегда покинет контору.
— Младший писарь сгодится нам и для других услуг, — сказал Эрих. Ведь это, собственно говоря, срам, что главный арбейтдинст Фредо у нас тут за кухарку.
— Я против этого не возражаю, — отозвался Фредо, перемешивая картошку. — Но разрешите мне дать еще один совет. В конторе нужен не только младший писарь. Нужен еще и штубовой. Помните, как Дейбель ругался, что у нас тут свинюшник. Писарь пусть пишет, а штубовой будет стряпать, убирать и все прочее. Он тоже мог бы жить здесь, раз уж освобождается четвертая постель…
К столу подскочил Фриц. На физиономии у него еще были остатки мыла, в левом углу рта кровоточил порез от бритвы.
— Кто тут решает вопрос о свободной постели? — закричал он. — Какой-то сволочной грек?
Фредо отвернулся от него, Хорст наклонил голову. Только писарь остался спокойно сидеть и из-под стальных очков невозмутимо глядел на оцарапанную физиономию Фрица.
— Ты все орешь? Никак не можешь понять, что твоя песенка спета? Не можешь понять того, что тебе еще придется просить и просить, чтобы староста лагеря или даже простой писарь помогли тебе выпутаться? В своем ты уме, а?
Хладнокровный тон писаря подействовал на Фрица сильнее, чем если бы тот прикрикнул
— Моя песенка спета? Уж не думаете ли вы, что я н в самом деле выеду из конторы? — Но тон у него был довольно жалобный.
Писарь хохотнул.
— Хорст, дай-ка сюда твое зеркальце, — сказал он. — Пусть Фриц поглядит на свою голую башку. Нужно его охладить.
Фрицу хотелось вцепиться в горло писаря, но он не посмел.
— Я отсюда и шагу не сделаю. Дейбель не это имел в виду. Вы не сделаете из меня мусульманина!
— Что имел в виду Дейбель, я не знаю, но что он сказал, это я могу тебе дословно повторить: остричь, переселить, влепить двадцать пять горячих.
— Послушай, писарь, — вмешался Хорст, — может быть, можно что-нибудь для него сделать… Давай поговорим…
Фриц продолжал ершиться.
— Сдается мне, что именно ты уже говорил обо мне слишком много. Ты еще пожалеешь об этом.
Хорст встал и обошел стол.
— Клянусь моей воинской честью, камарад, что я не выдавал тебя. Вот тебе моя рука!
Его уступчивость придала духу Фрицу.
— Значит, ты сказал кому-то еще, а тот разболтал в комендатуре.
И он нагло взглянул на писаря.
— Дерьмо, и к тому же опасное, — презрительно повторил Эрих слова Дейбеля. — Тебя и выдавать не нужно, ты такой тщеславный дурак, что сам лезешь на свет со всеми своими гешефтами. Никто из нас на тебя не доносил, ты сам себе злейший враг и доносчик. Катись!
Фриц опять снизил тон.
— Я не говорю, что ты меня выдал, писарь, но кто-то сделал это. И если я его поймаю…
— Я здесь ни при чем, я ничего не говорил ни Дейбелю, никому другому, верь мне, камарад… — рука Хорста все еще висела в воздухе.
— Дай мне пообедать, Фредо, — сказал писарь. — Я хочу спокойно поесть. Фриц сейчас сложит свои вещи и уберется отсюда. Потом он явится к писарю, как полагается, и получит направление в новый барак.
— Эрих! — разъяренный коротышка сжал кулаки, но снова разжал их. Нельзя же помещать меня к мусульманам! Как немец, я требую, чтобы ты направил меня в абладекоманду, в немецкий барак.
— Требуешь? — Эрих усмехнулся. — Вот это здорово, что ты требуешь! Но, если бы даже ты меня просил, я могу послать тебя только туда, куда велел Дейбель. Пойдешь в двадцать второй барак, к мусульманам.
— Эрих! — Фриц понизил голос. — Не будь тут этого сволочного грека, я бы, пожалуй, и попросил. Как немец немца. Но при нем просить не стану.
Эрих улыбнулся еще шире.
— Мне твои просьбы не нужны. Глядеть противно, как ты тут раскисаешь. Так вот, знай, каков я: Дейбель велел перевести тебя в мусульманский барак, но не сказал, в качестве кого. Вот я и пошлю тебя туда блоковым. Что скажешь?
— Ай да Эрих! — просиял Фриц. — Отличная мысль. Спасибо, камарад!
— А насчет двадцати пяти горячих, — продолжал писарь, — я поговорю с рапортфюрером Копицем. Не ради твоих прекрасных глаз, не воображай, Фриц. Мне все равно, пусть с тебя хоть шкуру сдерут на абажуры. Я против этой порки по другим соображениям: ведь мы вводим в лагере новый дух, и порка тут будет очень некстати. Я сделаю, что могу, даже если обозлю Дейбеля невыполнением его приказа.
— Эрих! — Фриц схватил писаря за руку. — Этого я тебе никогда не забуду!.. По этому поводу надо выпить.