Картотека живых
Шрифт:
— Понимаете… я бы с удовольствием помогла, но, ради бога, прошу вас, не поступайте опрометчиво, чтобы вам не стало еще хуже…
— Это так похоже на вас, фрау Вирт, — пылко сказал Фриц и ловко изобразил подступившие к горлу слезы. — Я никогда этого не забуду. Скорее, скажите ваш адрес!
— Но не так же, в арестантской одежде…
— Адрес, скорей!
— Ольденбургерштрассе, 68, четвертый этаж, направо.
Фриц для верности переспросил, потом, оглянувшись, попятился от кабины.
— Пожелайте мне успеха, фрау Вирт, и не бойтесь!
Она слегка подняла руку,
Фриц быстро и осторожно обошел Зеппа, Коби, Гюнтера и девушек и из-за угла стал наблюдать за разгрузкой хлеба. Грузовик был уже почти пуст, в заднем углу кузова у борта лежал зеленый брезент.
Фрица вдруг осенило. Еще пять минут назад он и не думал, что это произойдет сегодня и именно так. Но сейчас… В голове этого туповатого парня вдруг засела навязчивая мысль, которую он никак не мог прогнать. Мерзкий концлагерь, зарезанный Пауль, призыв в армию и страх, все-таки неотвратимый страх перед фронтом, — все это угнетало его… И вот подвертывается редкая возможность! Надо только перескочить через левый борт в кузов грузовика в тот самый момент, когда Ян будет влезать справа в шоферскую кабину, и успеть спрятаться под брезентом, пока машина едет по лагерю. Есть только два опасных «если»: если часовой на вышке справа вдруг посмотрит на грузовик (левому не видно, заслоняет кухня) и увидит, что Фриц вскочил в машину; но и это еще не беда — часовой может подумать, что проминент с повязкой поехал легально, с разрешения. Второе «если» подстерегает Фрица у ворот: часовой там может быть более дотошным и приподнять брезент. Но может и не приподнять… В большом деле риск неизбежен, а здесь все ставится на карту.
…Последняя буханка снята с грузовика. Зепп и Гюнтер подняли и закрепили задний борт, Коби крикнул какое-то ядреное словцо вслед девушкам, которые, мелькнув юбками, исчезли в кухне. Конвойный Ян усмехнулся, закурил трубку и направился к кабине.
Фриц, весь подобравшись, как спринтер на старте, кинулся к машине. Почти наверняка кто-нибудь из заключенных заметит его, но это не смущало Фрица; в своей жизни он без всякого зазрения совести предал многих людей, но столь же спокойно рассчитывал на то, что его самого не предаст никто. Как кошка, прыгнул он в тронувшийся грузовик и прижался к стенке за кабиной на случай, если конвойный, почувствовав легкий толчок, поглядит в заднее окошко. Потом Фриц залез под зеленый брезент.
Грузовик подъехал к воротам лагеря в тот самый момент, когда в них входили Копиц и Россхаупт. Часовые вытянулись перед ними и почти не обратили внимания на автомашину. Ян вылез из кабины, а часовой небрежно выполнил свою обычную процедуру: поставил ногу на колесо, приподнялся и заглянул в кузов. Он увидел там лишь валявшийся брезент.
Фрау Вирт тронула машину.
Россхауптиха была исполнена энергии, как и в тот раз, когда впервые прибыла в комендатуру.
— Что случилось, дорогой коллега, почему вы сегодня сопровождаете меня? — осведомилась она у Копица.
Тот попытался отделаться шуткой.
— Просто так. Надо же когда-нибудь быть кавалером.
Россхауптиха на ходу смерила его взглядом.
— Что-то у вас тут неладно, а? В тот раз вы были тверды, как скала, а сегодня похожи на студень.
— Вы так думаете?
«Ах, черт! — досадовал Копиц. — Я и забыл, что только выдержка, выдержка и еще раз выдержка избавит меня от подвохов этой несносной бабы».
— Когда с вами держишься официально, это вам не нравится. А начнешь относиться запросто, вы опять недовольны. Чего же вы хотите?
Россхаупт усмехнулась.
— Ишь, как вы расшевелились! Вот это мне нравится! Движение, темп, больше жизни — все это правильно! Щука в пруду — это я, господин карась!
«Никогда еще не видывал рыжей щуки, — кисло подумал Копиц. — Но рожа у тебя, и верно, щучья».
Они подошли к конторе, где, стоя навытяжку, их ждал писарь. Из кухни вышел Лейтхольд и заковылял к ним.
— Каковы ваши планы на сегодня, фрау надзирательница? — спросил рапортфюрер.
— Ничего особенного. Взгляну только, как ведут себя женщины. Мертвых среди них нет?
— Списочный состав без перемен: семьдесят девять человек, — прохрипел писарь.
Россхаупт нахмурилась.
— Тебя я не спрашиваю. У меня есть секретарша, она будет вести учет. Надеюсь, у вас есть картотека? — обратилась она к Копицу.
— Конечно. Но только одна, и она здесь, в конторе. Разрознивать ее я не собираюсь. Мне нужны полные сведения о наличном составе, и я не намерен бежать в женский лагерь каждый раз, когда мне понадобится…
— Не волнуйтесь, я сделаю себе отдельную картотеку: приведу секретаршу, и она снимет копии с карточек. Против этого вы, я полагаю, не возражаете?
Подошел Лейтхольд.
— Хей…тлер! — приветствовал он надзирательницу. — Вот ключ от калитки.
— Как ведут себя номера на кухне? — подмигнула ему Россхаупт.
— Хорошо. У меня жалоб нет.
— Я сейчас туда загляну, но прежде закончу дело с секретаршей. Вы собираетесь идти со мной, рапортфюрер? А собственно, зачем?
«Ага, вот оно, — подумал Копиц. — Клюет, клюет щука!» Вслух он сказал:
— Меня туда ничто не тянет. Да и есть кое-какие дела в мужском лагере. Если я вам понадоблюсь, дайте знать. Хей…тлер!
Россхаупт направилась к калитке, а Копиц кивнул Лейтхольду.
— В кухне у тебя все в порядке? Дождись там надзирательницу. Писарь, мы идем в немецкий барак. Марш!
У калитки стояла Илона. Она отрапортовала надзирательнице: столько-то женщин работает вне лагеря, в казармах и кухне СС, столько-то в лагерной кухне и столько-то в бараках. Больных трое, заболевания легкие.
— Где секретарша?
Староста проводила надзирательницу к третьему бараку. Там санитарка крикнула «Achtung!» Три пациентки стояли в проходе между нарами. В бараке было чисто, одеяла сложены безупречно. Рассхаупт кивнула и проследовала дальше. За занавеской в глубине лазарета, у окна, стоял стол. За столом сидела тоненькая Иолан.
— Is gut, — сказала эсэсовка Илоне. — Иди, проверь остальные бараки. Я сейчас туда приду. — И она опустила занавеску. — Ну, секретарша, есть у тебя точный учет, где работают девушки?