Карты судьбы
Шрифт:
– А мы, значит, недостойны? – надменно спросил солдат. Я обернулась, жесткая кожа его подбородка царапнула мне щеку.
– Может, ты хороший воин и занимаешь высокое место при короле. Для Него это не главное. А может, вас просто было слишком много. Подожди…
Он натянул поводья прежде, чем я успела договорить. Я выскользнула из его рук и, поспешно коснувшись священного камня, побежала к огромному полузасохшему дубу – он был зелен, когда мой дед еще не родился. Хоть и смешна была надежда, разочарование оказалось горьким. Нехотя возвращаясь, я увидела,
– Я думала, ты чужак, – сказала удивленно. Он серьезно качнул головой.
– Я всю жизнь провел на чужбине, но моя родина здесь, и я помню своих богов. Что ты искала в дупле?
– В детстве мы с братом бросали в дупло какую-нибудь вещь или записку… знак встречи, понимаешь?
– Думаешь, он где-то здесь?
– Может, прибился к пастухам или охотникам. Кроме него у меня никого больше не осталось.
Он помог мне забраться в седло, но руку отпустил не сразу, внимательно рассматривая мою ладонь.
– Что ты? – спросила я с недоумением.
– Иногда ты держишься и говоришь, как леди, – заметил солдат, – а руки у тебя крестьянские.
Я выдернула ладонь.
– Я никогда не была леди! Едем дальше?
– Говори – куда.
– Отпусти поводья, господин. Мы будем ехать, просто ехать и, может быть, нам повезет.
Постояв немного, конь неторопливо двинулся вперед. Прикрыв глаза, я медленно гладила его по шелковистой шее. Во мне росли радость и трепет предвкушения: сегодня я вновь увижу Его…
Остановился конь, и человек за моей спиной задержал дыхание. Тишина по-прежнему окружала нас, но тишина иная, звонкая, несущая в себе бремя будущего звука. Небо по-прежнему было серым, но стало как будто выше, словно белые ясные деревья подняли его на своих серебристых сильных ветвях. Здесь тоже была осень, но осень иная – печальная, щемящая, золотая осень ушедших веков…
Мужчина медленно втянул воздух сквозь зубы, словно ему стало больно. Всего миг назад Его не было, и вот уже Единорог смотрит на нас огромными лиловыми глазами – эти глаза снились мне ночами, мучая невысказанностью печали, мудрости и волшебства. Тихо рассмеявшись, я соскользнула с седла, пошла к нему, протягивая с мольбой руки: не уходи, останься, прими меня! Я с робкой жадностью коснулась Его трепетной кожи – о, какой нежной, бархатной кожи! – шелковых ноздрей, вздрогнувших ресниц, горячего рога… Он смотрел на меня, и в золотых зрачках Его плыло время…
Всадник застыл в седле, подавшись к нам всем телом. И на его жесткое лицо лег отблеск красоты – оно стало молодым, сияющим, нежным…
Единорог исчез так же внезапно, как и появился – растаял дымкой среди деревьев. Чудо осталось. Мой спутник улыбнулся мне навстречу быстрой, странной, изумленной улыбкой. Наклонился, похлопал коня по склоненной шее. Сказал негромко:
– Очнись, соня! Едем, девушка, здесь не место человеку.
Конь, почуяв путь домой, припустил резво, и всаднику приходилось его сдерживать. Далеко позади осталась роща Единорога, когда я услышала за спиной:
– Я видел его?
– Не сон.
– И он смотрел на меня?
– Да. Загадал желание?
– Не знаю… в голове все смешалось… Но я, правда, видел его?
Я засмеялась:
– Да. Да!
На обратном пути мы вновь остановились у святилища. Солдат спешился. Задумчиво снял и бросил на камни драгоценный пояс, до того укрытый под плащом.
– Щедрый дар! – заметила я, отбрасывая назад спутанные волосы.
– Слишком щедрый даже за встречу с Ним? – мужчина взялся за луку седла, пристально глядя на меня. – Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, девушка? Отыскать твоих родных, вернуть тебя домой?
Я качнула головой.
– У меня нет никого, кроме брата. Ни один дом не откроет мне двери с радостью. Я сирота и привыкла полагаться лишь на себя, господин.
– Сколько тебе лет? Как твое имя?
Его настойчивость встревожила меня, и я решилась на дерзость:
– Так много вопросов, чтобы накормить меня обедом? Если ты передумал…
– Я не передумал. Просто я могу дать тебе больше, много больше – твой дом и родных, которых ты, видно, позабыла.
– Я не умею разгадывать загадки, и лучше будет…
Он удержал меня властным движением. Сказал спокойно:
– Лучше будет, если вы не будете торопиться, принцесса Ана!
Странно, но сначала я узнала это прикосновение – горячее, бьющее током жизни. И лишь потом начала узнавать ЕГО. Я обмякла в седле, глядя в поднятое лицо Драгара и слушая топот приближавшихся копыт. Всадники налетели, закружили, загарцевали вокруг.
– Ваше величество, давно за полдень, мы думали…
Он поднял руку, по-прежнему не спуская с меня глаз:
– Мы искали волчонка, а поймали ласку! Поприветствуйте как должно принцессу Ану!
Молчание – а потом изумленный и торжествующий вопль. Принцесса – со спутанными волосами, в грязном поношенном платье, в растоптанных бесформенных башмаках… Но в поднятых на меня бездонных глазах короля не было и капли победной усмешки.
Мой голос мне самой показался чужим.
– Ты слишком великодушен, Драгар! Я не привыкла к таким почестям.
– Я знаю – и знает Он – кому их оказывать! – загадочно для своих людей, но не для меня, возразил Драгар.
Когда он поднялся в седло, я сказала вполголоса:
– И это твоя благодарность?
– Большая, чем ты думаешь, – отозвался он. И добавил, трогая коня, – в конце концов, я накормлю тебя обедом!
Я сбросила платье, служившее на протяжении лета почти единственной моей одеждой. Неторопливо, стараясь не думать ни о чем, кроме горячей воды и душистого мыла, вымылась и, завернувшись в простыню, подошла к пылающему камину.
…Щеколда загремела от сильного толчка, и в комнату ввалилась орава хохочущих юнцов из свиты короля. Они закружили вокруг, носками сапог с подчеркнутой брезгливостью подкидывая мои вещи, больно дергая меня за волосы, пытаясь то ли в шутку, то ли всерьез сорвать с меня простыню.