Кащенко
Шрифт:
Заручившись поддержкой крымского хана, Некрасов создал государство в государстве, своего рода казачью республику, для которой он лично разработал свод законов, так называемые «Заветы Игната», которые сильно отличались от законов и обычаев, бытовавших в Российской империи. Начнем с того, что Некрасов требовал придерживаться старой веры, не признавая ни никонианского, ни греческого духовенства. Старообрядческие священники тоже не являлись для него авторитетом: он предписывал им во всем подчиняться Кругу – высшему органу казачьего самоуправления. Неподчинение каралось обвинением в ереси и изгнанием. При этом религия имела для некрасовцев колоссальное значение. За богохульство в любых проявлениях полагалась смертная казнь, но только по отношению к дееспособным людям – безумных за это никак не наказывали. Некрасовцы уже тогда, в XVIII веке, боролись с домашним насилием, защищая права женщин. Если муж обижал жену, Круг его наказывал, порой очень жестоко. За насилие могли запороть насмерть. По женской жалобе священника могли принудить развести пару, но если сама женщина изменила мужу, ее закапывали в землю заживо. За мужскую супружескую неверность полагалось 100 плетей, что тоже почти всегда оканчивалось смертью.
Важным пунктом «Заветов» было негативное отношение к царской власти, но не к России: «Царизму не покоряться. При царях в Россию не возвращаться». И в то же время – «на войне с Расеей в своих не стрелять, а палить через головы. Против крови не ходить». И очень важное для всех казаков: «Стоять за малых людей».
Бежав на Кубань, «черные игнаты» поначалу осели в ее средней части. Сейчас на месте их первого поселения находится станица Некрасовская. Позднее большинство из них вместе с Игнатом Некрасовым переселилось на Таманский полуостров. Там «игнат-казаки» основали три небольших городка – Блудиловский, Голубинский и Чирянский, оттуда они совершали набеги на приграничные русские земли. После смерти Некрасова в 1737 году поведение их стало более мирным, и царствующая в тот момент Анна Иоанновна предложила им вернуться на родину. Получив отказ, она направила на Кубань войска, и некрасовцы начали спешно переселяться в турецкие владения.
Считается, что последние кубанские «игнат-казаки» ушли в турецкую Бессарабию в 1791 году после взятия Анапы русским отрядом генерала И. В. Гудовича, но память о них сохранялась в тех краях еще очень долго, как и о их строгих законах, передаваемых из уст в уста. Скорее всего, ушли тогда не все, выросшие в этой традиции, ведь из общины время от времени изгоняли кого-нибудь. Да и на переезд в Турцию тоже, возможно, решились не все, а кто-то тихо остался жить на прежнем месте, не афишируя свои взгляды.
Так или иначе, жесткие, даже жестокие, но основанные на достоинстве и уважении правила «черных игнатов» были хорошо известны в южных краях и из-за сходства менталитета вряд ли вызывали отторжение у остальных казаков – за исключением, конечно, сотрудничества с турками. Во многих пунктах разные ветви казачества сходятся, особенно в любви к той самой «вольнице», ради которой люди когда-то бежали на берега Дона.
И, конечно же, человек, выросший в казацкой среде, будет всю жизнь нести на себе ее отпечаток и мерить происходящее по понятиям, заложенным в детстве. Именно по этой причине студент медицинского факультета Петр Кащенко отказался проявлять скорбь по убиенному государю и скидываться вместе с другими студентами на траурный венок, хотя понимал последствия своего поступка. Неудивительна и его тяга к музыке – в казачьих селениях ею занимались охотно, можно сказать, даже страстно. Иначе бы в суровых «Заветах Игната» не появилось такого запрещающего пункта: «В посты песен мирских не петь. Можно лишь старины». Из одной этой строчки можно сделать вывод, что пели казаки практически всегда.
Глава вторая
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
Уже говорилось, что Кащенко пришлось немало потрудиться, чтобы заставить тогдашнее общество относиться к пациентам психбольниц гуманно и хотя бы с элементарным уважением. Неудивительно, ведь очень нелегко разрушать стереотипы и бороться с предубеждениями, существующими не одно столетие. Но отношение к душевнобольным далеко не всегда и не везде было негативным. Оно менялось со сменой эпох, и это очень показательно. Ведь именно то, как воспринимает общество отклонение от нормы и что оно считает собственно нормой, лучше всего выражает философскую парадигму самого общества.
Сегодня, когда в открытом доступе находится огромное количество информации, можно проследить, как относились к сумасшедшим в разные эпохи и в разных странах. Конечно, первобытные времена не оставили нам источников на эту тему. Но зато антропологи наблюдают аналогичные ситуации у современных племен, живущих на первобытной ступени развития, таких как некоторые народы Океании. Там сумасшествие вызывает определенное уважение, что очень логично. Наша реальность ограничена законами физики и других наук. Тем из нас, кто имеет религиозное мировоззрение, доступна вера в чудо как в экстраординарную возможность нарушения этих законов. А теперь представим мир племенной общины, живущей на острове и имеющей о цивилизации смутное представление. Таких общин осталось крайне мало, но они все же существуют. Есть даже термин, обозначающий их статус: неконтактные народы. К ним относятся сентинельцы, проживающие на Северном Сентинельском острове Андаманского архипелага в Индии, племя тьит во вьетнамской провинции Куангбинь, случайно обнаруженное американцами в период вьетнамской войны, около 44 племен, населяющих территорию Новой Гвинеи, некоторые племенные группы индейского народа айорео, проживающего в Парагвае, и ряд других. Ученые спорят о их дальнейшей судьбе: стоит ли продолжать попытки интегрировать их в цивилизационный процесс? Или наш долг уважать их право на свой путь и оставить в покое?
Совсем недавно «первобытных» племен было гораздо больше, но в процессе общения с исследователями они вошли в контакт с цивилизацией и для многих это закончилось печально. Например, племя джарава с Андаманских островов, чей жизненный уклад стал в 1990-х туристической достопримечательностью, вымерло почти полностью. Туристы принесли джарава не только заработок, но и болезни, против которых у этого народа не было иммунитета, а также наркоманию и прочие «блага» цивилизации. Некоторым утешением здесь может служить, что, открыв затерянный мир первобытных народов, антропологи получили возможность перенестись на десятки, а возможно, и сотни тысяч лет назад и наблюдать человеческое общество на заре существования. В том числе понять отношение к сумасшедшим в доисторическую эпоху.
Древних людей окружала одушевленная неизвестность. Каждое явление природы имело свой сложный характер, каждое значимое событие объяснялось сверхъестественными причинами. В рамках такого мировоззрения обычная бытовая жизнь являлась лишь верхушкой айсберга по сравнению с невидимым и непостижимым миром духов. Психические больные с их галлюцинациями и несуществующими собеседниками автоматически становились жителями сразу двух миров. Никому не приходило в голову считать их ущербными – наоборот, их болезнь воспринималась как великий дар.
Где-то на грани привычной нам психической нормы находится и культ шаманов у коренных народов Севера. Обычному клиническому психиатру будет непросто найти различия между шаманской одаренностью и психическим заболеванием. По словам религиоведа Мирчи Элиаде, «безумие будущих шаманов, их психический хаос означает, что данный профанный человек идет по пути исчезновения и что новая личность вот-вот родится». Ученый ссылается на представления якутов, согласно которым будущий шаман еще в юности «становится неистовым». Это выражается в обмороках, припадках, видениях. Подросток может, например, надолго уйти в лес или наносить себе удары ножом. Обычные родители в такой ситуации бьют тревогу, а якуты, придерживающиеся традиционных верований, трактуют происходящее как ритуальную смерть, важную инициацию, предшествующую перерождению.
Подобное отношение к психическим отклонениям вообще очень характерно для первобытных культур. Русский психиатр Юрий Каннабих в своей работе «История психиатрии» пишет: «Надо думать, доисторическое население земного шара обращалось со своими душевнобольными приблизительно так же, как современные жители тропической Океании или сибирских тундр: агрессивные и опасные больные считались одержимыми злым духом, безобидные и тихие – почитались иногда любимцами богов; первых гнали и порой избивали, за вторыми ухаживали».