Шрифт:
Глава 1
Дверца мокрого от дождя черного автомобиля открылась, и подоспевший дворецкий помог Эллисон выбраться из автомобиля. Она отнеслась к этому привычному для нее жесту с абсолютной невозмутимостью и обвела изучающим взглядом угрюмый старый замок викторианской эпохи, окруженный идеальным газоном и ухоженным яблоневым садом. Эллисон грустно улыбнулась и обернулась на Адама, который обошел машину и остановился рядом с ней.
– Я будто приехала к себе домой. Все аристократы одинаковы, не так ли?
Он остался серьезным и положил руки в
– Этому замку больше трехсот лет. Он вот-вот развалится, но моя мать тратит миллионы фунтов на его реставрацию каждый год, лишь бы с гордостью заявлять, что живет в обители своих предков. Не выношу это место.
– А мне нравится, – ухмыльнулась Эллисон и смело зашагала к крыльцу в своих коричневых замшевых сапожках на каблуке.
Адам последовал за ней, и вскоре они оказались в гостиной, обставленной в сдержанном, но элегантном английском стиле. Здесь преобладали бордовый и кремовый цвета. Винтажная мебель из красного дерева дополнялась традиционными узорами в полоску и клетку. На диване и креслах покоились разномастные подушки, а все стены были увешаны картинами знаменитых художников. В это холодное пасмурное утро в горящем камине уютно потрескивали дрова.
Эллисон присела на диван в позе «кембриджский крест», скрестив лодыжки и чуть наклонив колени, а Адам встал возле окна спиной к ней и вздохнул.
– Ты не очень-то счастлив оказаться дома, – подметила его настроение Эллисон.
– Элли, ты когда-нибудь оказывалась в месте, где тебя никто не ждет? – отозвался он, не повернув головы.
Эллисон с унынием вспомнила собственный пустой особняк, в котором ее на выходных встречал один лишь дворецкий. Ее отец давно умер, а мать бросила ее, когда ей было четырнадцать лет, и жила в свое удовольствие на их вилле в Италии.
– Да, случалось, – в ее голосе проскользнула горечь.
В этот момент в гостиную неторопливо вошла холеная темноволосая женщина в дорогом юбочном костюме от «Chanel» и крупных золотых драгоценностях. Она остановилась у порога и с достоинством обвела взглядом присутствующих, почти не задержав его на собственном сыне. Ее карие глаза остановились на Эллисон, которая тут же поднялась с дивана и светски улыбнулась.
– Миссис Рестлер. Я рада, наконец, с вами познакомиться. Меня зовут Эллисон Беннет. Я… – назвать себя подругой Адама она не отважилась. – …учусь с вашим сыном в одной школе.
– В самом деле? – с холодком воскликнула Грейс и оценивающе ее оглядела. – Похоже, вы близко общаетесь с моим сыном, раз оказались сегодня в нашем доме. Адам, почему ты не предупредил нас, что приедешь с гостем?
Словив укоряющий взгляд матери, Адам объяснил:
– Эллисон нужна помощь в одном деле, и я пообещал ей, что сделаю все, что смогу. Ты можешь хотя бы выслушать ее?
– Обещание дал ты, но оказать помощь должна я?
– Миссис Рестлер, это я обратилась к Адаму с просьбой о встрече с вами, – вмешалась Эллисон, ловко изобразив смущение. – Мне известно, насколько вы влиятельная женщина. У вас широкий круг знакомств и обширные связи. Мне подумалось, что лишь вы можете помочь мне в таком деликатном вопросе. Простите, если я…
– Все в порядке, – прервала ее польщенная Грейс и подавила улыбку, оценив маневр девушки. – Что же, я выслушаю вас, Эллисон. Только распоряжусь о чае. Какой вы предпочитаете?
Отпив из фарфоровой чашки жасминового чая, Грейс затем поставила чашку на блюдце, которое держала на весу, и задумчиво подытожила историю, рассказанную Эллисон:
– Вы правы, вопрос весьма деликатный. Разумеется, у меня на примете есть отличный адвокат, который мог бы помочь вашей матери защитить ее интересы. Но и без него ясно, что без предъявления обвинения и на основании одних лишь неподтвержденных подозрений вашу мать не имели права лишать свободы.
– Сегодня должны провести обыск на нашей вилле в Римини, – встревоженно добавила Эллисон. – Мама позвонила на виллу и сообщила об этом горничной, а также просила связаться со мной, чтобы я привезла в Италию адвоката.
– Он вам не понадобится, – уверенно улыбнулась Грейс и отставила чашку с блюдцем на журнальный столик. – После обеда отправимся в Римини, и я попробую разобраться в этом деле лично. К слову, у меня юридическое образование. Я с отличием закончила Гарвард.
Эллисон в изумлении переглянулась с Адамом, не ожидав такого исхода разговора.
– Я не хотела бы обременять вас, миссис Рестлер, – пробормотала она ради приличия.
– Друзья моего сына – мои друзья. Я с радостью вам помогу.
– В благодарность за вашу помощь я оплачу перелет в Римини и обратно.
– В этом нет необходимости, дорогая. Мы полетим частным рейсом. Я предпочитаю путешествовать с комфортом.
Грейс снисходительно похлопала Эллисон по ее ладони, и они заговорщически друг другу улыбнулись. Наблюдая за этим, Адам закатил глаза. Обеим не было равных в искусстве пустых светских заверений и фальшивых улыбок. Кажется, они нашли друг друга.
***
Справившись с желанием развернуться и выйти из больничной палаты, Габриэль заставила себя сохранить лицо спокойным и прошла к тумбочке возле кровати Кэла. Она не собирается позорно сбегать. Положив на тумбочку коричневый бумажный пакет с завтраком, который она принесла для Харди, как полная дура, Габриэль заносчиво осведомилась у торжествующей Изабель:
– Ну и о чем ты?
– О том пари, которое ты заключила с Эллисон, – ехидно оскалилась Изабель.
Габриэль на это поджала губы и сложила руки на груди. Это не самое страшное, что о ней можно было рассказать. И от осознания этого Габриэль стало еще паршивее на душе. В ее жизни появилось слишком много грязных секретов. Когда она успела стать такой?
– Это правда? – осипший голос Кэла дрожал от злости.
– Что именно? – Габриэль тянула время, раздумывая, как ей выпутаться из этого дерьма.
– Что ты должна покувыркаться с Конантом ради этого чертового пари, – процедил Кэл с омерзением.
Габриэль повернулась к Изабель с праведным возмущением на лице.
– Тоди, что ты ему наплела?
– Увы, правду, – театрально вздохнула Изабель. – Оказывается, ты далеко не такая правильная и непорочная, какой пытаешься себя выставить только для того, чтобы тебя не выставили уже из школы. Мне тебя жалко.