Кассандра
Шрифт:
Он резко повернулся. За его спиной поднялись в воздух облака пыли и сажи. У него на лице были написаны гнев и ярость. Он смотрел на нее так же, как смотрели все другие. Матери бросились оттаскивать своих ребятишек подальше от разыгрывающейся сцены. Кучка юнцов, смеясь, равнодушно наблюдала за ними.
— Подождите, — попросила она.
Он уж открыл рот с явным намерением отругать ее, она отступила назад, чувствуя, как слезы высыхают под холодными порывами огня. На его лице появилась гримаса жалости. Он сунул руку в карман и стал лихорадочно искать монеты и предложил их ей. Она в
— Что такое? Что с вами? — спросил он.
— Пожалуйста… — произнесла она.
Он посмотрел на глазеющих на них призраков и медленно продолжил свой путь. Она шла рядом с ним, понуждая себя не кричать при виде руин, бледных фигур, тихо скользивших сквозь обломки обгоревших зданий, при виде скорченных трупов на улицах города, хотя поток машин не прекращался.
— Как вас зовут? — спросил он.
Она назвала себя. Он на ходу посматривал на нее, хмуря брови и морща лоб. Для юноши его лицо было слишком помятым, под губой у него был небольшой шрам. Выглядел он старше нее. Она чувствовала неловкость под его оценивающем всю ее взглядом, но решила перетерпеть и это, лишь бы не лишиться его, такого настоящего. Подавив в себе природную застенчивость, она просунула свою руку под его локоть и вцепилась в рукав поношенного кожаного пальто. Он не протестовал.
А еще немного погодя он обхватил ее за плечи, и они шли уже как настоящие влюбленные.
«ВОЙНА»! — кричал заголовок с газетного стенда.
Он хотел повернуть на улицу Тэнна Хардвера. Она встала, как вкопанная, когда увидела, что там делается. Он тоже остановился и повернулся к ней лицом — за спиной у него разгорался пожар.
— Не пойдем туда, — сказала она.
— А куда ты хочешь пойти? — спросил он.
Она беспомощно пожала плечами и показала в сторону главной улицы.
Он заговорил с нею так, как говорят с маленьким ребенком, высмеял ее страхи. Ее это огорчило. Многие обращались с нею именно так. Она почувствовала это в его обращении с ней, и смирилась и с этим.
Его звали Джим. Он только вчера приехал в город попутным транспортом. Он искал работу. Никого знакомых у него в городе не было. Она слушала его корявую, бессвязную речь, но слышала совсем другое. Когда он замолк, она посмотрела ему в глаза и увидела испуг в них.
— Я не сумасшедшая, — сказала она ему, сказала ложь, потому что последняя собака в Садбери знала, что она сумасшедшая, но он не был знаком здесь ни с кем. У него было настоящее лицо, а шрам у рта делал его грубоватым, особенно когда он задумывался. В другое время он скорее отпугнул бы ее от себя. Сейчас же она больше всего боялась потерять его среди всех этих призраков.
— Война, — сказал он.
Она кивнула, стараясь смотреть на него, а не на полыхавшее вокруг пламя. Он нежно коснулся пальцами ее руки.
— Война, — повторил он. — Сплошное безумие. Все кругом с ума посходили.
И он положил руку ей на плечо и повернул ее в сторону парка, где вокруг черных каркасов-веток развевались зеленые листья. Они пошли по берегу озера, и впервые за много времени у нее стало легко на душе. И появилось ощущение
Они купили кукурузы и сели у озера, и стали бросать ее призракам-лебедям. Духов-прохожих было не так уж много, но достаточно, чтобы сохранить атмосферу их присутствия. В основном это ковыляли старые люди, с нарочитым спокойствием соблюдая свои обычаи вопреки заголовкам в газетах.
— Видишь, какие они все серенькие и полупрозрачные? — решилась в конце концов спросить его Элис.
Он явно не понял ее, только пожал плечами в ответ. Она сразу отказалась от подобных вопросов. Она встала и посмотрела на горизонт, где ветер нес клубы дыма.
— Поужинаем вместе? Я плачу, — предложил он.
Она повернулась к нему, сжавшись в комок, выдавила робкую, отчаянную улыбку.
— Да, — сказала она, уже представляя себе, какую еще плату он имеет в виду, и ненавидя себя, и отчаянно боясь, что он уйдет, уйдет сегодня вечером или завтра. Она не знала мужчин. Она представления не имела, что она должна сказать или сделать, чтобы удержать его, хотя он все равно бросит ее, как-только узнает о ее безумии.
Даже ее родители не смогли смириться с этим. Сначала они навещали ее в больницах, потом стали появляться только по праздникам, а затем пропали навсегда. Она не знала, где они теперь.
Был один мальчик, сосед. Он утонул. Она заранее сказала, что он утонет. И все в городе стали утверждать, что это она столкнула его в воду.
Безумная Элис.
Врачи утверждали, что это все фантазии. Она не опасна.
Они отпускали ее из больницы. Тогда она оказывалась в специальных учебных заведениях, в муниципальных школах. Но время от времени, она снова попадала в больницу.
Больницы, транквилизаторы.
Она забыла таблетки дома. Она похолодела, вспомнив об этом. Они помогали ей уснуть. С их помощью она спала без снов. В испуге она крепко сжала губы, но затем убедила себя, что, пока она не одна, они ей не Понадобятся. Она взяла его за руку и пошла рядом с ним. Она испытывала незнакомое ей до сих пор чувство защищенности. Они поднялись по ступенькам из парка на улицу.
Она вдруг остановилась.
Не стало пожаров.
Призраки-дома возвышались над искромсанными, лишенными окон каркасами. Тени передвигались среди обломков, временами исчезая совсем. Он тащил ее за собой, но она шла, как пьяная. Он удивленно посмотрел на нее, обнял ее.
— Ты вся дрожишь, — сказал он. — Замерзла?
Она покачала головой, попыталась улыбнуться. Не было больше огня. Может быть, это к лучшему? Кончился кошмар. Она взглянула в его озабоченное, такое телесное лицо, и улыбка ее перешла в дикий хохот.
— Я хочу есть, — наконец сказала она.
Они засиделись за обедом у Грабена — он в своем помятом пиджаке, и она — в растянутом на локтях свитере с длинными фалдами, свисавшими сзади. Клиенты-призраки были одеты куда лучше, и все они вылупились на них, и поэтому их посадили в уголок за дверью. На несуществующих столах находился битый хрусталь, обломки фарфора, а сквозь дыры в стенах над бледным поблескиванием сломанных светильников холодно мигали звезды.
Руины, холодные, мирные руины.