Кастанеда. Код иной реальности
Шрифт:
– А кто вам сказал, что я отдал вам свою силу насовсем? – ухмыльнулся Кастанеда. – Как только вы покинете аудиторию, почувствуете усталость, достаточную для того, чтобы заснуть без проблем.
Так и случилось. Придя домой, я хотел только одного: как можно скорее добраться до постели. Привычка ужинать перед сном после того памятного случая с острой едой у меня исчезла навсегда, поэтому я разделся, лег и, проскочив состояние дремоты, заснул крепчайшим сном.
День девятый. Личная история: ни слова о прошлом
Доктор
К тому же его помощницы сообщили нам, что Карлос действительно задерживается. Кто-то решил, что занятие все равно начнется с разминки, а раз так, то чего терять время?
По его примеру стали разминаться и остальные, так что, когда Кастанеда вошел в аудиторию, он увидел нас, сосредоточенно разгоняющих и перебалтывающих энергию.
Кто-то, впрочем, уже лежал на полу и занимался дыханием.
– Молодцы, – кивнул Кастанеда. – Сегодня будет весьма энергоемкое занятие, так что ваша энергия должна быть как можно более пластичной.
Он подождал, когда все разомнутся и подышат, затем велел поставить стулья в кружок (как всегда), только спинками внутрь. Мы должны были сесть так, чтобы по возможности как можно меньше видеть друг друга. Сам Кастанеда сел в углу, том самом, где мы несколько занятий назад «погребали» Консуэло.
– Ну вот мы и дошли до нашей последней темы, – сказал он. – Сегодня мы коснемся вопроса личной истории. У каждого из вас, и, к сожалению, даже еще у меня, есть личная история. Она есть у любого так называемого «нормального» человека. Нет ее лишь у мага – у человека знания. Многие из вас полагают, что личная история документальна, что у нее есть свои метрики: где родился, когда женился и так далее. На самом деле личная история – абсолютно абстрактное понятие. И поэтому с ней можно делать все что угодно. Но лучшее, что может сделать человек со своей личной историей, это не иметь ее вообще. Чтобы вам было понятнее, о чем я говорю, давайте проведем небольшую практику.
Он сделал знак своим помощницам, и они раздали нам планшетки, на которых был прикреплен лист белой бумаги и фломастеры.
– Пожалуйста, нарисуйте мне небо, – попросил Кастанеда.
Через несколько минут мы сдали рисунки его помощницам, они сложили их в стопку и отдали Карлосу.
Он стал показывать их нам по очереди, роняя каждый рисунок на стол.
При этом чистая сторона листа была обращена к нему, так что он даже не видел, что мы там нарисовали. Похоже, его это не слишком-то интересовало.
Я заметил, что рисунки очень типичны: синий (голубой) фон и белые облака. На некоторых листках – солнце.
– Вот это – личная история неба, – величественно произнес Кастанеда, когда последний лист упал на пол. – В принципе, можно уже ничего не объяснять. Разве что у вас появились вопросы.
Конечно же, никто из нас ничего не понял. Мы нарисовали личную историю неба? Но что он подразумевает под личной историей? Тем не менее, никто его ни о чем не спросил.
– Люди не задают вопросов в двух случаях: когда им все понятно и когда им ничего не понятно. Судя по всему, вы не поняли ничего, – констатировал Кастанеда. – Может быть, вы заметили что-то не совсем обычное?
– Скорее, слишком обычное, – буркнул я.
– Яков, скажи это так, чтобы услышали все, – велел Карлос.
– Ну, я имел в виду, что рисунки уж слишком обычные, – ответил я. – Синее небо, а в небе облака. И солнце. И так у всех… почти.
– Именно. – Он одобрительно кивнул. – Синее небо, а в нем облака. Можно подумать, такое небо вы видите каждый день. Или, чего доброго, каждую ночь.
Мы рассмеялись.
– Я попросил вас нарисовать небо, – продолжал Кастанеда. – При этом я не указал, какое именно. Вы могли нарисовать закат, вы могли нарисовать грозу, снеговую тучу, циклон, торнадо – что угодно. Но вы предпочли нарисовать его очень примитивно: голубой фон, белые облака. Понимаете, в чем штука? У вас одинаковый образ неба. И не только у вас – у подавляющего большинства людей. Вот это и есть личная история неба.
Личная история есть то сложившееся представление, которое люди имеют о чем-либо или о ком-либо. Поверьте, что каждого из вас люди рисуют в своем сознании так же примитивно и плоско, как вы сейчас нарисовали небо. Но это еще полбеды. Беда в том, что вы сами тратите уйму сил и времени на то, чтобы поддерживать в людском сознании этот свой плоский и примитивный образ. Вы не позволяете себе быть хотя бы чуточку сложнее и непредсказуемее. Вам почему-то кажется, что это представляет для вас угрозу. (Между тем как это представляет угрозу только для окружающих: неизвестное всегда опасно.) А разве небо – опасно? Да, оно может быть опасным, когда в нем рождается ураган. Но ураган – это не небо, вернее, не все небо. То, что вы нарисовали, просто безоблачное синее небо, небо, затянутое прозрачной пеленой, небо в тумане, небо, покрытое городским смогом, небо в тучах, грозовое небо, звездное небо – вот что вы могли нарисовать или представить себе. И все это было бы небо, и в то же время не было бы им. Понимаете?
Мы знаем, что такое небо, но никто не может повторить его на рисунке или в воображении абсолютно верно. У нас есть лишь некий обобщенный образ, например голубая бездна и белые облака, но разве оно именно таково, даже когда таково? Оно же все время меняется. Его не поймаешь. Вот почему лучшие художники сознательно или подсознательно изображают небо в динамике: ветер гонит тучи, сверкает молния или слегка видоизменяются на горизонте облака. Они стремятся отобразить главную черту неба: беспрерывную изменчивость. И при этом – бесконечность, высоту и недостижимость – по сути, все то, что мы и называем небом.
Но человек так же бесконечен, высок и недостижим. У него огромный диапазон состояний, характеров и даже лиц. У каждого человека! И этот объем, в который свободно войдет любая бездна, мы стремимся сузить до размера альбомного листа, уплощить и нарисовать всего лишь двумя-тремя красками. Конечно, так гораздо проще воспринимать людей. И самого себя в том числе. А главное – такой рисунок не требует ни ума, ни воображения, ни мастерства. То есть никакого труда. Вот и получается, что сквозь нашу жизнь проходит вереница плоских серых людей, и мы в этой веренице ничем не отличаемся от остальных.